Назад Наверх

Игорь Тюваев: «Я занимаюсь раскопками»

Блог 14.03.2016 Ирина Яськевич

 

27 февраля 2016 года в Государственном концертном зале им. А. Каца состоялся концерт, посвященный 20-летию одного из известнейших и любимых в Новосибирске хоровых коллективов – ансамбля «Маркелловы голоса». Впрочем, коллектив известен далеко за пределами Новосибирска и России – он участвовал во многих музыкальных фестивалях, в том числе в одном из Пасхальных, неоднократно – в фестивале Ференца Листа в Райдинге; концертировал в Вене, Берлине. С создателем и художественным руководителем юбиляров побеседовала музыкальный и театральный критик Ирина Яськевич.

тюваев

 

Как тебе пришло в голову создать такой коллектив? Это была твоя идея  или рядом с тобой были единомышленники?

Создать хоровой ансамбль – это была моя мечта. Как ни смешно, созданию коллектива поспособствовала Новосибирская санэпидстанция. В 1994 мне году раздался звонок от ее директора. Его дочь закончила хоровой факультет консерватории, и папа решил для нее создать при СЭС небольшой хоровой коллектив и обеспечить финансирование. Предложил это мне, так как я только вернулся из Грузии, у меня был высокий статус, я был известный человек.

Сразу вопрос – как ты, выпускник Новосибирской консерватории, оказался в Грузии?

Дело в том, что я хотел учиться в аспирантуре у нашего очень известного и очень авторитетного хорового дирижера, создателя Новосибирского камерного хора Бориса Самуиловича Певзнера. А он как раз переехал в Тбилиси руководить Грузинской государственной хоровой капеллой и преподавать там в консерватории. Я поехал за ним. Вскоре, к сожалению, Борис Самуилович вынужден был уехать из Тбилиси, капелла осталась без руководителя. И совершенно неожиданно Министерство культуры Грузии предложило мне, 26-летнему сибиряку, возглавить капеллу до начала контракта следующего худрука. И полтора года я руководил этим огромным и прославленным коллективом – это была для меня очень серьезная школа.

Это, я бы сказала – вертикальный взлет в карьере! Но вернемся к «Маркеллам».

Так вот, у СЭС было прекрасное здание в центре города с конференцзалом для выступлений. Я согласился и в январе 1995 г. бросил клич по Новосибирску. Оказалось очень много желающих – в основном, студентов консерватории. Всех привлекла концепция нового коллектива – петь в непривычной манере, а именно – аутентичной, свойственной исполнению старинной духовной и светской музыки, как русской, так и европейской.

Что ты подразумеваешь под старинной?

В русской музыке – допетровская эпоха, знаменный, демественный распев; грузинские духовные песнопения XII-XIII веков, западноевропейские Ренессанс и Барокко. Я уже до этого очень серьезно занимался ранней музыкой, в 1981 году мы с Аркадием Бурхановым[1] создали первый в Новосибирске ансамбль старинной музыки, он инструменты изучал, а я, в основном, вокал, хотя и на инструментах играл.

Ты еще студентом был, первокурсником…

Да, но я уже работал в Камерном хоре, которым тогда руководил как раз Борис Самуилович Певзнер, и он, зная мои пристрастия, предложил мне создать подобный ансамбль в недрах хора. Там я создал мадригальный ансамбль. Был интересный состав – я был руководителем, Бурханов играл на гитаре (лютни у нас еще не было), а Павел Шаромов[2] пел в басах. То есть у меня к 1995 году был большой опыт в области старинной музыки – я читал много трактатов, слушал много музыки. Поэтому для меня было понятно, что в моем хоровом ансамбле мы будем заниматься именно ранней музыкой – так и было в первый период.

А название пришло сразу?

Я долго не мучился. В то время уже моим кумиром был английский дирижер Питер Филлипс – это руководитель всемирно известного уникального хора «The Tallis Scholars». Мне из США привезли кассету с их записью Палестрины, и я был потрясен их искусством. Великолепное аутентичное исполнение безвибратным инструментальным звуком, идеальный ансамбль, изумительная чистота стиля и вкус! Потом я даже написал письмо Филлипсу, он мне ответил и затем приехал к нам. Вот по их образцу я и создавал свой ансамбль: 16 человек, по 4 голоса на каждую группу. Что касается названия, то «The Tallis Scholars» в буквальном переводе – ученики Таллиса, забытого и возрожденного Филлипсом английского композитора Возрождения. Я подумал – почему нам не найти какое-нибудь имя интересное, забытое? Я покопался в истории, оказалось – Маркелл Безбородый, композитор церковный, распевщик, работавший при Иване Грозном, первым положил на музыку псалтырь, которая до этого только читалась. И он был первым композитором, который стал ставить имя под своими сочинениями. Вообще в церковной композиторской традиции считалось, что музыку сочиняет не человек, а ангелы, а человек ее только записывает. Поэтому никогда авторы не подписывались. Я так увлекся историческими изысканиями, что даже нашел воспоминания времен Ивана Грозного, который ведь и сам баловался сочинением музыки, о том, что он слышал псалтырь Маркелла и был ею потрясен. А сейчас этот композитор забыт, дошли до нас только маленькие фрагменты из псалтыри. Вот я и решил назвать ансамбль в его честь – «Маркеловы голоса».

тюваев2

И вот первый период, до моего отъезда в Австрию в 1999 году, мы пели только раннюю музыку: русскую и зарубежную, духовную и светскую. 24 февраля 1995 г. у нас состоялась премьера коллектива, в здании СЭС, много слушателей собралось, из консерватории в том числе, все-таки это событие – создание нового коллектива. И сразу после этого концерта СЭС отказала нам в финансировании – деньги кончились. Но участники коллектива не захотели разойтись, и мы продолжили выступления на энтузиазме, тем более, что репетировать нам в зале СЭС разрешили, а выступали мы в Краеведческом музее – там на втором этаже прекрасная акустика, – и в Художественном музее.

В этом же году нас пригласили посотрудничать с филармонией. Ее художественный руководитель Владимир Михайлович Калужский планировал создать камерный музыкальный театр, и первая опера, которую в нем решили поставить – «Дидона и Эней» Перселла. Им нужен был молодой, подвижный, небольшой хор, и мы с радостью поучаствовали в постановке (кстати, позже мы поставили еще одну оперу – «Ацис и Галатея» Генделя).  Так мы попали в филармонию – сначала по договору, а уже в 1996 году мы стали официальным филармоническим коллективом.

Ваша жизнь как-то разнообразилась после этого?

Возможностей стало больше. Уже через год к нам приехал Питер Филлипс. С ним мы дали концерт западноевропейской акапелльной духовной музыки в двух отделениях. Большой зал в старом здании  филармонии (так называемый ДПП) был набит битком. Это были счастливейшие минуты для нашего ансамбля. Всего к нам он приезжал четыре раза.

А я все разыскивал неизвестные страницы ранней музыки. В конце 90-х я уже стал регулярно гастролировать в Австрии, и, например, привез оттуда манускрипт Генриха фон Бибера – австрийского композитора, его Реквием фа-минор, который никогда в России не исполнялся. Типичное австрийское барокко, очень красивая музыка, с ярким мелодизмом. Мне очень хотелось исполнить это сочинение, и года полтора я сидел и расшифровывал эти ноты, расписывал их по партиям – все от руки. В итоги мы исполнили реквием Бибера целиком. Потом мы пели концерт из произведений Иоганна Йозефа Фукса – известного на западе полифониста и теоретика. Вот такие открытия для меня остаются до сих пор основной стратегией в репертуарной политике. К юбилею я подсчитал – за 20 лет мы сделали 80 программ, из них примерно 50 были премьерными для Новосибирска точно, а многие – и для России. Я считаю себя музыкальным археологом. Поиски забытого, конечно, не самоцель, обязательное условие – чтобы найденная музыка была талантливой. Ведь случается всякое: теряются ноты, или они труднодоступны для российских музыкантов. А цель моя – познакомить людей с тем, что по-другому они не смогут услышать «живьем». Я считаю, что мы существенно обогатили слуховой опыт нашей аудитории.

В первый период, когда вы были молодыми и неопытными, но пели редкую музыку, на что вы опирались в поисках аутентичного стиля? На школу, на какой-то слуховой опыт? Консерватория что-то давала в этом смысле в то время?

Тогда – нет. Но в 1995 году мне доверили в Новосибирской консерватории открыть первую в России кафедру старинной музыки. Все видели, как я просто бредил старинной музыкой. Моя преподаватель профессор Нелли Андреевна Хошабова серьезно поговорила с тогдашним ректором Евгением Георгиевичем Гуренко, и кафедра была создана. Помогала мне нынешний проректор консерватории Елена Александровна Панкина. Это была кафедра факультативных занятий – на ней преподавали клавесин, блок-флейту, мадригальный ансамбль, инструментальный ансамбль (старинных инструментов), вокал. До этого в консерватории не учили игре на старинных инструментах, безвибратной манере пения, другим специфическим особенностям исполнения ранней музыки.

А откуда к тебе пришла уверенность, что ты правильно понимаешь этот стиль, что у тебя верное представление об аутентичности? Должна же быть какая-то традиция, школа, сохранение образцов.

На Западе эта традиция была сохранена гораздо лучше, чем у нас. Для нас самый близкий ее источник – Прибалтика. Мы с 1983 года с Аркадием Бурхановым часто ездили в Эстонию, где работал очень известный ансамбль «Hortus Musicus». Летали к ним на концерты. У них был широчайший старинный инструментарий, прекрасный вокальный ансамбль, они часто театрализовали свои выступления, вводили в концерты танцы. Это были незабываемые впечатления. Они давали и мастер-классы, что-то типа летних школ, и мы их тоже посещали. Фотоаппаратом «Зенит» мы фотографировали их ноты, трактаты о старинной музыке. И там мы узнали, что в Англии выходит журнал «Early music», они нам подарили несколько выпусков, а потом мы и сами на него подписались. Ну, и начали изучать английский, ибо в этих журналах можно было узнать обо всем, в том числе и о вокальных исполнительских манерах. Стали появляться записи – грампластинки, потом кассеты. Вот это была наша школа.

Еще у меня было одно интересное знакомство – в журнале «Музыкальная жизнь», если я правильно помню, я прочитал статью об уникальном мастере по изготовлению старинных инструментов Феликсе Равдоникасе. Он жил в Ленинграде, на Васильевском острове, где в одной из мансард у него была мастерская. В начале 80-х годов он был единственным в СССР мастером, изготавливающим барочный и ренессансный инструмент. Я с Новосибирским камерным хором поехал в Питер на гастроли и начал его искать. И мне подсказали его адрес, более того, сказали, что у него как раз в этот вечер «квартирник» – музыканты собираются в мансарде исполнить концерт Дауленда на аутентичных инструментах. Он меня принял очень хорошо, а его мастерская для меня была седьмым небом: кругом старинные инструменты, органы, лютни, клавесины, пахнет деревом – рай! С Феликсом у нас возникла длительная дружба, несмотря на то, что я был пацан, а ему уже, наверное, 50. Он мне очень помогал – давал ноты, журналы, переводы каких-то текстов, сделал много инструментов, на которых мы с Бурхановым играли.

То есть для вас это была серьезная исследовательская работа.

Конечно! А пластинки мы покупали, кстати, у фарцовщиков – они не только АББУ продавали, но и раннюю музыку на импортных пластинках, как ни странно. Были любители, которые собирали коллекции. Один из них, кстати, врач скорой помощи, но ярый поклонник ранней музыки, впервые дал мне послушать «Времена года» с Нуколаусом Арнонкуром. Это для меня был взрыв эмоций. И Арнонкур тоже стал для меня кумиром. И так сложилась моя судьба, что в 1999 г. я уехал в Австрию, где мне посчастливилось работать с этим великим музыкантом.

Так расскажи нам про Австрию!       

Уже когда существовали «Маркеловы голоса», я еще руководил вокальной частью в ансамбле Бурханова, и мы с ним несколько раз бывали на фестивалях в Австрии. Меня там заприметили и, как ни странно, пригласили преподавать в Венской консерватории, причем не русское искусство, а именно европейский мадригальный ансамбль. Я не смог отказаться от этого предложения, но понимал, при этом, что я вернусь. Хор, к счастью, продолжал без меня работать.

Конечно, австрийский период очень ценен для меня. Я мечтал попасть в Арнольд Шёнберг хор, для этого мне надо было с нуля в 40 лет выучить немецкий, причем безупречно на нем говорить, пройти кастинг и как певцу, и как хоровому дирижеру. Я за полгода выучил язык, только после этого меня пригласили на кастинг и приняли – сначала певцом-хористом, а потом хормейстером, и я ассистировал Арнонкуру, в частности, готовил хор для участия в нескольких оперных постановках. А первый проект с маэстро – Месса си-минор Баха. Репетиции были интереснейшие – он про каждый такт, про каждый штрих рассказывал целую поэму. Вот это урок постижения аутентичности! Нужно, во-первых, досконально знать партитуру и все, что ее окружает – все творчество композитора, эпоху, культурный контекст, во-вторых, стремиться идеально выполнить все указания автора, попытаться как можно глубже проникнуть в его замысел.

Я работал и с другими великими дирижерами – Риккардо Мути, Клаудио Аббадо, Филиппом Херевегом, Марком Минковский, это была школа высочайшая. И даже попробовал себя в сольной вокальной карьере – брал уроки вокала у австрийского педагога, и меня взяли в Венскую камерную оперу, там несколько партий спел, в частности, в «Эвридике» Каччини. Но я не мог там себя реализовать как хоровой дирижер, создать свой коллектив. Копил энергию и знания и с ними в 2005 году вернулся в Новосибирск. Я был очень рад, что «Маркеловы голоса» меня дождались, хорошо меня приняли, хотя состав за 6 лет, конечно, обновился, но пели, в основном, все также старинную музыку.

У тебя началась какая-то новая жизнь с «Маркеллами» после Австрии?

Да, я жаждал работать и придумывал все новые и новые проекты. Репертуар у нас расширился. Старинная музыка осталась, безусловно. Когда вернулся, мы очень много пели Генделя, в частности, впервые здесь исполнили «Празднество Александра» – ораторию, над которой я работал в Австрии с Арнонкуром, «Оду св. Цецилии», оперу «Ацис и Галатея». Французское барокко привлекало – величайший композитор Рамо постоянно был в нашем репертуаре. И последние 3 сезона я к нему часто обращаюсь, в частности, к операм – мы пели фрагменты «Платеи», «Галантных Индий», «Дардана». Безусловно – Монтеверди. Кстати, недавно мы спели концерт его музыки в двух отделениях – в первом фрагменты «Вечерни Девы мари», а во втором – «Орфея», и нас поздравили с тем, что это был первый в Новосибирской филармонии авторский концерт Монтеверди, целиком из его сочинений. Кстати, «Орфея» мы постоянно исполняли и до моего отъезда, с нами даже пел главную партию очень известный итальянский исполнитель старинной музыки Джузеппе Малетто.

тюваев3

Ты ведь еще вернулся к педагогической работе, но уже в другом вузе.

Меня пригласили в Новосибирский театральный институт руководить кафедрой музыкального воспитания. И я с «Маркеллами» обратился к театральной музыке, мы стали петь целые программы из фрагментов мюзиклов, в том числе, с академическим симфоническим оркестром.

…и даже в этой сфере умудрились найти что-то малоизвестное – мюзикл Элтона Джона «Аида». Хотя, по правде говоря, и до этого твой ансамбль был не чужд сценического искусства.

Конечно, мы сотрудничали с Городским драматическим театром под руководством С. Афанасьева, создали с ним несколько проектов, в том числе любимую публикой театрализованную программу «Хиты Средневековья». Мы много работали с детским театральным коллективом «Мир музыки», для которого художественный руководитель Новосибирской филармонии Владимир  Калужский и известный новосибирский композитор Андрей Кротов писали увлекательные оперы для детей – и во всех постановках «Маркеллы» принимали участие. А в 2012 году Кротов написал очень интересную и сложную «взрослую» оперу «Дня не было, числа тоже…» по гоголевским «Запискам сумасшедшего», именно мы ее и исполнили с  эстрадным оркестром Новосибирской филармонии.

Последнее время мы стали пробовать джаз, но пока еще только пробовать, хотя преджазовые формы у нас присутствуют тоже – госпел, например. Мы стали петь музыку ХХ века, модерн. Особенно меня привлекает минимализм, Ф. Глас, М. Найман.

Ансамблю пошел уже 21-й год. Что-то изменилось в твоем отношении к исполняемой музыке, к репертуару? Может быть, появились новые увлечения? Что сегодня все-таки более всего интересно и тебе, и «Маркеллам»?

Я по-прежнему занимаюсь раскопками. Только это мне и интересно, и я счастлив, что у меня есть коллектив единомышленников, и что никто не навязывает мне репертуар. Миссия «Маркеллов» – знакомить публику с редкозвучащей музыкой. Она не поменялась.

Могу несколько слов сказать об абонементе нашего следующего сезона. Кстати, хоровые коллективы, как правило, абонементы не держат, нет такой традиции, а мы вот рискнули. Вот что придумали, например: первый концерт соединяет три находки – оперу «Иван Сусанин» Кавоса (написана еще до Глинки), комическую оперу той же поры «Американцы» Фомина (это вовсе неизвестная сегодня вещь) и кантату «Американки» Иоганна Кристофа Фридриха Баха, сына Иоганна Себастьяна – настоящий раритет. Для другого концерта я нашел редкие оперетты Оффенбаха: одна с греющей меня темой «Грузинки», другая – «Путешествие на Луну». Насколько я знаю, они у нас в России не ставились, а мы исполним большие фрагменты. В следующем концерте будет модерн – музыка Мартынова (Реквием) и Маноцкова. Маноцков сам дал мне ноты своей акапелльной оперы «Гвидон» на тексты Хармса. До этого она исполнялась только в Москве. Еще я хочу соединить две Stabat Mater – Перголези и современного английского композитора Карла Дженкинса. Вот такой спектр получается.

Безусловно, это исследовательская, поисковая работа. Но если ваше кредо не меняется, то состав коллектива изменился существенно. Остался рядом с тобой кто-нибудь из самых первых исполнителей?

Ветеран один – Андрей Соколов, он работает 19 лет. А все остальные поменялись по нескольку раз.

Не мешает ли это удерживать уровень качества? Как ты находишь единомышленников?

Нет смысла надеяться на то, что быстро найдутся люди, которые думают так же, как ты, любят ту же музыку. Это было только в самый ранний период существования ансамбля. Сейчас я делаю ставку на воспитание. Несколько молодых исполнительниц ко мне пришли из театрального института, они учились на артисток музыкального театра – я их смог обратить в свою веру еще на студенческой скамье. Скажу честно – не все выдерживают мои требования, петь такой обширный репертуар действительно очень тяжело. Тем более мои музыканты многие еще и играют на музыкальных инструментах, например, в программе «Хиты Средневековья». Это очень увлекательно, многим нравится, но не все справляются. Поэтому состав меняется, но я к этому отношусь спокойно. На данный момент у меня очень обновленный состав, но он мне очень нравится и кажется перспективным.

[1] Ныне Аркадий Бурханов – руководитель ансамбля старинной музыки «Insula Magica» Новосибирской государственной филармонии, засл. арт. РФ, профессор Новосибирской государственной консерватории им. Глинки.

[2] Ныне Павел Шаромов – художественный руководитель Вокального ансамбля Павла Шаромова Новосибирской государственной филармонии, засл. арт. России, с 1999 по 2006 г. руководил ансамблем «Маркеловы голоса».

 

 

Войти с помощью: 

Добавить комментарий

Войти с помощью: 

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *