Назад Наверх

Театр художника Фатеева

Блог 07.07.2015 Сергей Самойленко

В «Художественной галерее №1», расположенной на третьем этаже торгового центра «Мегас», что возле автовокзала, открылась выставка  Владимира Фатеева. На выставке представлена его театральная графика — эскизы к спектаклям, около пятидесяти листов. Самые ранние из работ — дипломная работа, эскизы к спектаклю по повести Валентина Распутина «Прощание с Матерой» — датированы началом 80-х годов, последние — пятилетней давности постановки, «Ханума» и «Прекрасная башмачница» в театре Сергея Афанасьева.

 

Владимир Фатеев

Владимир Фатеев

 

Театральная ипостась Владимира Фатеева в выставочном варианте не так хорошо известна широкому зрителю, как собственно живопись, хотя три года назад в художественном музее в рамках большой его персональной выставки были представлены и театральные работы и даже работы его учеников. Фатеевскую живопись знают несравненно лучше. Любой, даже вполне неискушенный зритель, увидев его картины, запомнит навсегда — хоть Адама и Еву возле дерева с хулиганской надписью «А+Е», хоть плывущего в синей реке Чапаева, к которому протянулся с берега детский пунктир  пулеметной очереди, хоть библейских животных, гуляющих по райскому саду, хоть полосатых по-матросски котов, хоть самих матросов. Театральной же стороной своего творчества Фатеев повернут к зрителям в спектаклях — хотя, как правило, этот самый широкий неискушенный зритель, если и обращает внимание на сценографию, то фамилию художника не запоминает. Актеров знает, режиссера непременно, а художник остается обычно на заднем плане. Поэтому, доведись ему увидеть театральные эскизы Фатеева, он будет немало удивлен.

 

Удивиться, однако, есть повод в любом случае. Во-первых, потому что обнаруживаешь, как мало изменился стиль (взгляд? мир?) Фатеева за тридцать с лишним лет, с тех самых первых эскизов. Не изменилась ни техника (темпера и гуашь), ни способ изображения — широкий мазок, цветовые пятна, из которых возникает образ. Разве что эти цветовые пятна стали с годами ярче. Можно подумать, что художественный мир Фатеева родился сразу и целиком, во всех главных элементах, а потом лишь уточнялись детали, набираясь цвета. Цвет у Фатеева в эскизах, как и в живописи, несет основную смысловую нагрузку – это первооснова его мира, он такой же, какой и был в момент сотворения мира, не успел потускнеть, поблекнуть, выгореть.

 

Такая чистота цвета взялась у Фатеева не случайно. Фатеев из Красноярска, там  истоки его художественного мира, первое знакомство с театром — и не удивительно, что красноярца Андрея Поздеева, одного из безусловных классиков сибирского искусства, которого за чистоту цвета часто называли сибирским Матиссом, Владимир Фатеев называет свои учителем,  Ничего, конечно, впрямую унаследованного у Поздеева, в работах Фатеева нет — разве что интенсивность цвета.

 

Второе, над чем задумываешься на выставке — это соотношение эскиза и готового спектакля. Эскизы Фатеева лаконичны, обобщены, в них есть лишь главный образ — будь то персонаж или пространство сцены, из которого потом в подробностях, как из бутона, разворачивается вся сценография. Вот на это соотношение эскизного замысла и готового продукта, проработанного до мелочей, фактуры и чуть ли не тактильных ощущений — тоже стоит обратить внимание. Вообще, не так часто у художника театральные эскизы становятся самоценной вещью, которую можно выставлять отдельно от спектакля, которая воспринимается как автономное, самостоятельное произведения. Эскиз по определению — подготовительный этап в работе театрального художника, служебная, утилитарная вещь, но в случае Фатеева и отдельные листы, и целые циклы можно воспринимать в отрыве от готовых постановок.

 

Тем более, что судьба театрального произведения коротка — спектакли живут стареют и умирают (а иногда умирают и молодыми не успев обветшать), а вместе с ними и сценография, и костюмы. Зафиксировать жизнь спектакля, его неповторимость, уникальность, трепет и биение «театрального вещества», вызывающего ответное замирание зрительного зала, невозможно ни на каких медиа, никакими техническими средствами. Видеосъемка, фотография и рецензии способны лишь в малой доле сохранить и передать ощущения от театрального волшебства (если оно было, конечно). От лучших спектаклей остаются легенды, завсегдатаи помнят артистов в их звездных ролях — а от сценографии остается еще меньше, и помнят ее не так крепко. Потому-то так вглядываешься в эскизы к старым спектаклям — чтобы понять, что же такого там было, чем до сих пор восторгаются театралы.

 

Театралы до сих пор вспоминают и восторгаются спектаклями Изяслава Борисова, с которым Владимир Фатеев работал и в Красноярске, и в Новосибирске, и много где еще, они сделали вместе не один десяток спектаклей. Борисов оставил в своей книге несколько страниц о работе с Фатеевым — и понятно, что это было какое-то идеальное совпадение (и дополнение) режиссера и художника. На плохого качества видеозаписи борисовского «Вишневого сада» в «Старом доме» видны два ряда штакетника и начерченные мелом квадраты классиков — и понимаешь, что это самая что ни на есть фатеевская сценография.

 

Второй режиссер, с которым Фатеев поставил также немало спектаклей — Сергей Афанасьев. И понятно, что и в этом случае совпадение режиссера с художником тоже практически идеальное — во всяком случае, в лучших афанасьевских спектаклях — по Чехову, по Володину — сценография создана Фатеевым.

 

Можно найти немало объяснений такого идеальных совпадений, и человеческих, и эстетических, и мировоззренческих. Мне самым важным кажется то, что все это художники провинциальные. Не в каком-то уничижительном смысле, а в самом простом и буквальном — работающие вдали от столиц, в провинции. Возможно, кого-то заденет само определение Новосибирска (как же, столица Сибири, мегаполис!) как провинции — но, мне кажется, что ничего обидного в этом нет. И Россия наша — вполне провинциальное государство по сравнению с европами, и вообще голубая наша планета находится где-то на отшибе Млечного пути, в стороне от столбовых галлактических дорог. В общем, провинциальный — в самом прямом смысле. И от этой нестоличности, от некоторой отстраненности от самых модных веяний и поветрий — та глубокая подлинность и понимание происходящей здесь и теперь (и в то же время всегда) жизни, которая подкупает и трогает в работах этих художников. Ну, об это вообще-то можно рассуждать долго.

 

Фатеев, рискну добавить, идеально совпадает с самим театром как искусством, как категорией жизни. Он всю жизнь чувствует как театр — и это естественным образом отражается во всем, что он делает — хоть специально для сцены, хоть нет.  От театра у него выстроенные мизансцены  — везде есть маленькая история, драматургия, конфликт, будь то свидание матросика, будь то схватка Самсона со львом, больше похожая на любовные объятия. От театра у него и чувство юмора (и в этом он тоже совпадает со своими режиссерами, отменными остроумцами и шутниками). Корни Фатеева — в детском  рисунке, в наивной живописи, в народном искусстве. Недаром он называет своим любимым художником Михаила Ларионова —  Ларионов, с которым у него родство и по театральной линии, по генезису — тот чуть не первым обратился к  лубку, вывескам, народному искусству, а Фатеев наследует именно этой традиции.

 

Нельзя не добавить, что и само открытие выставки было театрализовано — артисты театра Афанасьева устроили на небольшой сцене грузинские танцы из «Ханумы», в пандан выставленным эскизам. Выставка, наконец, стала поводом для каталога — теперь существует хорошо изданный каталог избранных театральных работ Владимира Фатеева, пусть и вошли в него далеко не все из почти семидесяти спектаклей.

 

 

 

 

 

Войти с помощью: 

Добавить комментарий

Войти с помощью: 

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *