Назад Наверх

Василий Зоркий: «Люди разговаривают о чём угодно кроме того, о чём следовало бы»

Интервью 12.11.2019 Беседовала Наташа Бортник. Фото Виктора Дмитриева

На фестивале актуального театра «Хаос» зрителям представили спектакль Василия Зоркого «Мне 30 лет». Вася – музыкант, лидер группы «Зоркий», продюсер и сценарист, креативный директор Пикника «Афиши», а теперь автор двух спектаклей – в ЦИМе и Гоголь-центре. Об идее гласности в соцсетях, о выпуске альбома после десяти лет работы и о своей роли режиссёра-дилетанта – Вася рассказал в интервью Наташе Бортник.

– Вася, спектакль, который ты поставил в Гоголь-центре основывается на твоей авторской колонке «Неизвестный горожанин», она выходила на The Village с 2012 по 2015 год. Там ты рассказывал истории из своей личной жизни, рассуждал об обществе, политике и много ещё о чём. Чем для тебя была это колонка – возможностью выговориться?

– Когда я начинал её в 2012-ом году, в Москве и Питере происходил расцвет новой молодой культуры – в музыке, кино, других отраслях искусства. В этом было очень много новой формы, но непонятно что с содержанием. И мы с ребятами из The Village хотели найти формат, в котором можно было бы описать это поколение, зафиксировать и понять его. Так возник этот образ анонимного человека – яркого, даже утрированного представителя поколения. Он мог писать о каких-то темах более резко, нагло и открыто, потому что никто никогда не узнал бы, как его зовут. Но не рассказать о нём, в итоге, не получилось.  

– Близкие догадались, что ты её автор?  

– Я думал, что меня было довольно легко узнать, но, оказалось, что нет. Знали только совсем-совсем близкие друзья, и то только потому, что я им раньше рассказывал истории, о которых писал в колонке. Просто в Москве есть тенденция: люди разговаривают о чём угодно кроме того, о чём следовало бы поговорить. Поэтому всё, чем я сейчас занимаюсь связано с тем, чтобы говорить о важных для меня вещах.

– В колонке ты в том числе много рассуждал на социальные, политические темы. Можешь перечислить, что тебя бесит в современной России?

– Во-первых, бесправие – люди не чувствуют себя защищёнными. То есть возможность выйти из дома и сесть в тюрьму – сейчас 50 на 50. Тебе всегда могут что-нибудь подкинуть или за что-нибудь арестовать. Важная вещь, связанная с бесправием – безвольность. Когда люди, привыкшие жить без прав, просто начинают к этому адаптироваться. А всё это из-за одного самого важного фактора – отсутствия ценности жизни человека. В России на протяжении всей её истории жизнь конкретного человека была никому не интересна кроме писателей. Всегда казалось, что ради великих подвигов можно делать всё что угодно.  

Я же уверен, что должно быть наоборот – весь мир должен быть устроен с учётом этой главной ценности. Если не забывать об этом, будет чуть меньше падать самолётов, меньше людей будут сгорать в клубах и барах. И эта история не про конкретный политический строй конкретного руководства. Просто люди не думают о людях – это страшно.

– Я так понимаю, что, говоря о бесправии, ты в том числе имеешь в виду дело Ивана Голунова. Эта история сильно повлияла на твою жизнь?

– Мне кажется, мы всё время отодвигаем свои внутренние границы – ты постоянно думаешь, а что такого может случиться, чтобы я реально встал и сказал «всё, я больше так не могу». История с Голуновым и ещё несколько предшествующих событий стали для меня таким краем. И дело тут не в конкретном человеке, я просто знаю десятки историй, когда моим приятелям пытались подкинуть наркотики в Москве. Мне как-то пытались подкинуть посредине города ночью: остановила полиция, я был выпивший, а у полиции есть палочная система, согласно которой они должны задержать определённое количество людей и отчитаться за это. Так у меня оказалось то, чего быть никак не могло. Дело Голунова было важным, потому что похожее происходит повсеместно.  

Казалось бы, мы живём в 2019-ом году, и очень странно в современном открытом мире обсуждать такие очевидные вещи, как то, что нельзя просто так сажать людей, нельзя насиловать заключённых в тюрьмах и так далее. Хочется говорить о красивом вместо того, чтобы бояться выходить из дома, хотя живёшь в невероятном мегаполисе с прекрасными улицами.

– А как ты относишься к всеобщей идее гласности, которую мы наблюдаем сейчас в соцсетях? Огромное количество пользователей начали рассказывать о своих проблемах, о том, что они ходят к психотерапевту, многие признались в том, что подверглись насилию.

 – Мой приятель написал пост в Facebook о том, что вся Россия сейчас ведёт себя, как человек, который пришёл на прием к психотерапевту, и которому очень сложно поговорить. У нас, правда, есть огромный ком не проговоренного и отрицаемого нами. Мне очень нравится то, что многие вдруг поняли, что психотерапия – это нормально. Ты не можешь справиться со всем сам – не важно, ты суровый сибирский двухметровый человек или маленький щуплый лох из центра Москвы. Только когда люди начнут разбираться с самими собой, у них появится шанс решить общие проблемы.

Например, когда началось движение MeToo, и выяснилось, что каждая третья моя знакомая либо была изнасилована, либо избита, либо подвергалась попыткам изнасилования – это было довольно страшно. Я не знаю, ощущается ли это в регионах, но в Москве после этого жизнь невероятным образом изменилась. Десять лет назад, если бы кто-то хлопнул девушку по заднице на вечеринке, он максимум получил бы пощёчину, но это бы не стало предметом дискуссии. Сейчас мужчина тысячу раз подумает, прежде чем сделать подобное. Очень важно, что к женщинам начинают относиться по-другому. И ты сам понимаешь, сколько бессмысленных клише сидит у тебя внутри.

– В своих песнях ты говоришь о менее острых темах, зато затрагиваешь понятные, близкие всем жизненные ценности. В сентябре вышел альбом «Волна», над которым ты работал 10 лет. Что было самым сложном в этом процессе?

– Закончить. Когда ты что-то мусолишь годами, чем дольше оно лежит, тем сложнее с этим разделаться – твои амбиции растут, и все вокруг ждут, что там будет что-то великое. А там просто твой закрывающийся гештальт. И самое сложное – к старым песням относится, как к свежему материалу, смотреть на него со стороны. Ну и, конечно, выпускать что-то в 2019-ом году супер-сложно.

– Потому что информационное пространство перенасыщено?

– Да ничего не насыщено – это мега иллюзия. Если появится 3000 сценаристов, не значит, что появится 3000 хороших фильмов. И, конечно, мой основной страх – что язык, на котором мы разговариваем внутри альбома, окажется не востребованным для людей сегодня. Хотя мне ужасно нравится, что песни, которые мы делаем, на пять-десять лет остаются с людьми, проживают с ними свою жизнь. У нас была некая концепция коллекционирования вечного в этом альбоме. Ты говоришь об очень простых и понятных вещах – время, расстояние, любовь, нежность, доверие – их хочется положить в коробочку сокровищ и сохранить у себя в сердце. 

– В одном интервью ты сказал: «Успех – это когда половина людей тебя ненавидит, а вторая ненавидит ещё больше». Что для тебя успех сейчас?

– С одной стороны, музыкант, да даже человек любой другой профессии, который скажет, что ему не важно быть востребованным, с девяностопроцентной вероятностью будет вруном. Если ты занимаешься делом, которое приносит тебе удовольствие, то внутри этого процесса бывают моменты фантастического взрыва – когда ты понимаешь, что нащупал что-то, ощущение жизни здесь и сейчас, чуда от того, что ты соприкоснулся с каким-то большим потоком удивительной энергии.  И чем больше в твоей жизни таких моментов, тем сильнее ощущение, что ты больше, чем обтянутая кожей, умеренно страдающая ожирением особь, тем ты счастливее и успешнее.  

– Расскажи о таком моменте?

– Отвечу издалека. Есть такой странный парадокс: хорошее кино пытается быть похожим на реальную жизнь, при этом люди, которые смотрят фильмы, хотят жить, как в кино. Мы все время куда-то бежим вместо того, чтобы понять: суперклассное – оно здесь.

Когда мой пианист прислал нам песню, которую он сделал дома, это было «вау» – никто из нас сам по себе сделать это не смог бы. В такие моменты появляется ощущение какого-то чуда, когда это невозможно проанализировать, просто удачное стечение обстоятельств.

Или другой пример. Мы недавно были на свадьбе в Грузии. Я, моя девушка и её друг поехали за 300 км от Тбилиси на горячие источники. Абсолютно бесплатно – просто из скалы течет горячая вода. И ты лежишь в серной ванне посреди камней. Одна твоя часть в тепле, а вторая опущена в дико холодную горную речку. Рядом с нами остановились какие-то грузинские мужики, начали готовить шашлык. Мы, естественно, присоединились. Потом пришла пара канадцев, которые ехали автостопом из Камбоджи на автобусах через Казахстан, Узбекистан, Китай, к Рождеству они планируют оказаться в Лондоне. И мы так провели целый день – лежали, разговаривали. Такие моменты очень ценные – сразу понимаешь, как важно проводить время с людьми, которых ты любишь.    

А ещё недавно мы делали мероприятие в парке Горького. Музыканты играли на сцене, а я взял шесть человек, которые просто гуляли там, и попросил их рассказать про свой главный страх и самый счастливый день. И когда они начинают говорить, ты понимаешь, что за каждым человеком есть невероятно огромный мир, и он стоит того, чтобы сидеть и с раскрытым ртом слушать. От этого сердце сжимается, и хочется жить, плакать, радоваться и смеяться. Это был какой-то совершенно магический момент. Он подтверждает мысль о том, как важно внимание к конкретному человеку.  

– Вась, ты неоднократно устраивал концерты, но как ты, человек не театральный, поставил спектакль? До «Мне 30 лет» в Гоголь-Центре ты выпустил «Страна – Москва» в ЦИМе.

– В театре я ничего не понимаю и редко туда хожу. Я – дилетант и точно не режиссёр. Поэтому, когда у меня появилась идея поставить спектакль, я пришёл к Виктору Анатольевичу Рыжакову (он преподавал у меня актёрское мастерство в театральной школе). Рассказал о своей идее, и мне дали людей, которые правда умеют делать театр. Они придумали сценографию, упаковали текст в пьесу, помогли превратить мой материал в продукт. Так получился спектакль «Страна – Москва», который мы проиграли год, после чего мне захотелось сделать что-то своё. Но в ЦИМе, в театре, выпускающем 20-30 премьер за сезон, не было такой возможности.  

– Тогда ты пошёл в Гоголь-центр?

– Через знакомых я передал Кириллу Серебренникову сообщение о том, что хочу сделать спектакль. Он ответил «да, интересно, давайте обсуждать». Это, конечно, было довольно нагло с моей стороны. Но я убеждён, что, как пел великий украинский певец Иван Дорн, «не надо стесняться». Мир сам тебе расскажет, что ты бездарный дебил, что у тебя ничего не получится, поэтому зачем ещё ставить рамки самоцензуры.  

Тут важно сказать, что Гоголь-центр – рай для человека, который хочет что-то делать. Это идеальная площадка, супер-свободная, невероятно уважительная. Там люди верят в то, чем занимаются, и делают это очень профессионально.  

– Ты называешь себя дилетантом, при этом в строке режиссёр – твоя фамилия. Всё-таки в чём заключалась твоя функция в работе над спектаклем? 

– «Мне 30 лет» мы сделали вдвоём с Ариной Маракулиной. Арина – человек феноменально театральный, большая русская артистка. Она знает, как устроен театр, обожает его и очень неуютно себя чувствует, когда что-то не работает. Поэтому сколько мы занимаемся спектаклем, столько она меня и пинает. То, что на этот спектакль все еще ходят люди, то, что мы два года его играем при полном зале – это, конечно, в том числе заслуга Арины. И в строчке режиссёр должно быть и её имя.

– А часто ты бываешь в театре в качестве зрителя?

– Я не умею уходить со спектаклей, мне очень стыдно. Поэтому стараюсь идти на то, что точно будет интересно. Например, театр Женовача для меня вообще не даёт осечек. В английском есть понятие «elevating» – когда тебя что-то возвышает. Там я чувствую именно это. Есть супер-классный маленький театр «ОКОЛО» Погребничко, где тоже удивительный мир, в котором всё очень трепетно, на кончиках пальцев. Конечно, всегда стараюсь смотреть всё, что привозят.   

Я сентиментальный человек и люблю соответствующие спектакли. Мне не так интересна новая форма. Если с тобой ничего не происходит внутри, то становится чудовищно скучно. Эта проблема очень ощутима в современном театре и в искусстве в целом. В одном фильме я услышал мысль: всё должно быть сделано так, чтобы ты смог объяснить пятилетнему ребёнку что это. Так, группа Radiohead – это одинокий человек, воющий на луну, Red Hot Chilly Peppers – чуваки из гаража, которые не заметили, как прошло 30 лет, поэтому до сих пор считают себя накаченными калифорнийскими молодцами.

– А как бы ты объяснил творчество группы «ЗОРКИЙ»?

– Это тёплые, нежные, открытые песни про простое, но от этого не менее волшебное – про магию момента, про жизнь.

– Спектакль «Мне 30 лет» вписывается в идею гласности, о которой мы говорили сегодня. Выпуск этого спектакля помог тебе отрефлексировать собственные проблемы?

– «Мне 30 лет» – нет. А спектакль в ЦИМе был в какой-то мере психотерапевтическим опытом, где я через рассказывание про себя пытался понять, кто я такой. Потом моя жизнь резко изменилась. Не из-за спектакля, а просто появился человек, который заставил посмотреть на свою жизнь со стороны и понять, что действительно важно. Тогда я осознал, что не хочу постоянно рассказывать про себя, и вообще непонятно, зачем это нужно. Я решил взять себя, как частный случай разных ситуаций, чтобы через себя рассказывать про всех. Тогда этот спектакль превратился в более правильный и интересный продукт. И вообще не факт, что всем надо рассказывать интимные истории из своей личной жизни, может, что-то надо сохранить для себя.  

Войти с помощью: 

Добавить комментарий

Войти с помощью: 

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *