Назад Наверх

Александр Огарев: «Современно – это смело»

Александр Огарев – театральный режиссер. Окончил театральное отделение Института искусств в городе Воронеже. В 1988 году поступил в ГИТИС на режиссёрский курс Анатолия  Васильева, после окончания которого работал в должности режиссёра-постановщика в «Школе драматического искусства». С 2010 года руководит курсом на актёрском факультете РАТИ (ГИТИС). В 2001-2013 годах возглавлял Краснодарский академический театр драмы. Лауреат Национальной театральной премии «Золотая маска» (2011) в номинации  «Эксперимент» (за постановку оперы А.Маноцкова «Гвидон» в «ШДИ»). С января 2014 года – главный режиссёр Томского областного театра драмы.

 

В 2014 году Александр Огарев, известный российский режиссер, ученик Анатолия Васильева, возглавил Томский драматический театр – театр с непростой судьбой, компромиссным репертуаром, продолжительным отсутствием заметных творческих побед, но с уверенным желанием преодолеть сложившийся тренд. Журналист Мария Симонова специально для ОКОЛО выяснила, что ждет Томский театр драмы с новым главным режиссером, и почему преодоление актерской инертности – задача №1 на пути к желаемой цели.

 

Александр, почему вы приняли приглашение Томского драматического театра?

В Томск меня «сосватал» известный театральный деятель Олег Лоевский. Хотя я еще съездил в Тулу, Норильск и Новгород, но понял по общению с людьми, по тому, как меня встречали, что все-таки в Томске больше шансов что-то сделать. Впрочем, в Норильске тоже были очень хорошие люди, но там слишком непростые условия для жизни.

Вас не остановило то, что Томский драматический театр уже много лет находился в творческом кризисе?

Наоборот, это стало стимулом, захотелось попытаться преодолеть ситуацию.

Какие, на ваш взгляд, сегодня наиболее острые проблемы у вашего театра?

Главное – это поразительно малое количество денег…

В краснодарском театре, который вы возглавляли раньше, ситуация с финансированием была лучше?

Там, по крайней мере, хватало средств на дизайнера, здесь даже нет такой ставки. Не хватает людей в электроцехе. Свет плохой, архаичный, и нет перспектив, что он улучшится. Список проблем можно ширить и ширить. Еще для меня странно и непонятно, что начальник департамента по культуре и туризму Томской области до сих пор не посетил ни одной нашей премьеры.

Как вы оцениваете сегодняшний репертуар Томской драмы, есть ли желание кардинально его поменять? Какие были ощущения от просмотра спектаклей?

Конечно, идеальный репертуар я представляю себе по-другому. Но есть разные подходы. Допустим, Олег Меньшиков в театре им. Ермоловой снял все спектакли, поставленные до его назначения, но у него была большая поддержка со стороны департамента культуры. Они дали деньги на ребрендинг театра, на ремонт и не просили мгновенно обновить репертуар. В Томске нет такой возможности. Мы не можем снять все, что имеет однозначно плохую вкусовую окраску и вынуждены ориентироваться на кассовый успех. Кроме того, есть понятие занятости артистов. В некоторых спектаклях заняты народные, заслуженные артисты, им нужно давать возможность играть. Вопрос о репертуаре тонкий, сложный, но постепенно самые одиозные спектакли сходят.

Как вы оцениваете местный театральный контекст, чувствуете ли вы конкуренцию?

Нет, поскольку каждый живет в своей «берлоге». Зато остались хорошие впечатления от работы с новосибирцем Николаем Чернышевым, художником спектакля «Лариса и купцы» по пьесе Островского «Бесприданница». Он меня порадовал: открытый, талантливый… Я с ним прежде знаком не был, мне его подсказал директор Томской драмы Геннадий Сокуров.

 

Считается, что публика в Томске весьма консервативна. Насколько вы с этим согласны? Открыты ли зрители к новому театральному языку?

Та публика, которая ходит в небольшом количестве на текущий репертуар нашего театра, конечно, не хочет никакого обновления. Это тенденция не только томская – она заметна во многих городах, где нет традиции авангардного театра. Допустим, в соседнем Новосибирске нет такой проблемы: там публике уже много лет представляют самый разный репертуар, активно работают сразу несколько драматических театров, есть и авангард, и традиция. А в Томске долгое время присутствовал только один срез театра, «поле» было для всех одно. Теперь, когда появилась возможность выбирать, появляется и новая публика, просыпается, участвует в обсуждениях. Есть и те, кто относится критично, но такого жесткого разделения, как было в Краснодаре, – в Томске нет. Там мнения делились полярнее, здесь то ли просто меньший интерес к театру, то ли мы ведем не такую радикальную политику. Все же мой второй спектакль в Томске – «Мой дом – твой дом» – это комедия, и особых проклятий в свой адрес по поводу спектакля я не слышал. Благодарный жанр оказался.

Насколько вам интересно, важно фестивальное признание?

Ни один театр не откажется от фестивальной практики: это всегда встряска, возможность диалога. Плюс, как ни парадоксально, в других городах спектакли обычно принимают лучше. Хочется и новых впечатлений. Я однажды привозил хорватский спектакль «Преступление и наказание» на Волковский фестиваль в Ярославль. Казалось бы, национальный театр Сплита всю Европу объехал, но у артистов остались большие впечатления от той поездки. Потом они много историй рассказывали. Например, их поразило, что, когда они утром в гостинице пили кофе, то появилась выразительная русская женщина, подошла к барной стойке, заказала себе стакан водки и сосиску, залпом выпила… Хорваты с благоговением на нее смотрели… У Томской драмы сегодня приглашения на фестивали есть. Например, спектакль «Лариса и купцы» ждали на фестивале «Дни Островского» в Костроме, но денег на поездку не было. Теперь зовут на фестивали в Сочи и в Тамбов, но снова неизвестно, найдутся ли деньги.

Что такое, по-вашему, современный театр, чем он отличается от несовременного?

Современный театр может быть разным, но это всегда какая-то живая интонация, которую режиссеру, актерам, удалось поймать. Пример смелости и современности для меня всегда Иржи Килиан. На фестивалях в Голландии и Бельгии я видел совершенно разные способы быть современным. Ник Калдунски сочинил собственную историю с тремя обнаженными актерами, получилось очень интересно. Что именно они хотят сказать, не очень ясно, нет назидательного посыла, но работают с драйвом. В России, вероятно, единственное направление, считающееся современным, – это вербатим. Современно – это, наверное, смело, это когда ты не думаешь о том, что до тебя делали и как это продолжить, а мыслишь по-своему. Легче объяснить, как несовременно – это всегда банальность, тавтология, повтор, опора на неких авторитетов. Качества, казалось бы, призванные делать спектакль «безопасным», убивают современность.

Какие тенденции в современном европейском театре вам интересны?

Они направлены на «живой» театр. Ищутся ходы, которые разрушили бы границу между сценой и зрительным залом. Допустим, девушка-режиссер в Голландии договаривается с семьями, и зрители стоят в саду возле дома, через окна смотрят ежедневную жизнь его обитателей. Это становится событием, приключением и для зрителей, и для актеров, которые таковыми не являются. Это необычно. Или парни, закидывающие на крышу автобусной остановки инвалидов. Их работа – одновременно и социальный проект, и театр. Участники-инвалиды с гордостью отвечают, когда приезжает полиция: «Стало скучно, и вот я здесь!». Тоже современная форма, парадоксальная, неожиданная, мальчишеская. Как возникает эффект современного действия, не предскажешь. Нет правил. Необходим импульс, делающий тот или иной проект живым. Наверное, нужно слушать время… В Томске вообще нет современных проектов, даже связанных с вербатимом. Видимо, у томичей недостаточно ощущения времени, они нетребовательны в этом смысле, иначе пришли бы в театр и сказали: «Где это?! Давайте!»

 

Кто из классиков, по-вашему, актуален сегодня, но при этом редко ставится в России?

Они то забытые, то, напротив, словно волны их на песок выносят, и все начинают ставить. Вдруг Софокл всем интересен, или Андреев, а потом снова их забывают. Наверное, есть имена, за чьи произведения реже берутся, кого сложнее поставить. Но все зависит от людей. Если возникает у художника и режиссера идея, то можно «оживить» любого автора. Для меня было большой неожиданностью, что, когда мы начали учиться у Анатолия Васильева, то первым, кого он нам задал, оказался Платон. Выяснилось, если правильно к его текстам подойти, то «тяжелая» философия оживает, становится легкой, озорной, и  огромные массивы текста выслушиваются под хохот зрителей. Смыслы становятся не наукообразными, а игровыми, начинают увлекать. Школа Васильева теперь непреложно предполагает, что начинать обучение надо именно с Платона. Это нелегкое занятие, его играть, он требует 100% легкости, прозрачности. «Персонажностью» здесь не возьмешь, любой характер делает лишним слово, а там все происходит в слове. Состояние «прозрачности» сложно найти, поскольку хочется добавить себя… Нужно уметь отстраняться, но главное – не быть холодным… Для игры очень важен внутренний огонь,  ты должен знать, к чему ведешь. Игровой конфликт делается ради финала. Если финал притягивает, то спектакль случается. На этом принципе строятся игровые структуры, так их преподает Васильев. А психологические структуры, наоборот, идут от исходного события, оно дает толчок некой истории, которая таится за словами. Васильев долго проработал в психологическом театре, добился там огромного успеха и понял, что истории людей гораздо беднее, чем истории идей. Последние безграничны, они могут развиваться, как молекулы соединяться в любых сочетаниях, и предела вариациям нет.

Российский театр, по-вашему, нуждается в каких-то реформах?

Если бы нашелся такой реформатор, который действовал бы мудро … Конечно, все ждут этих реформ, но их боятся, поскольку знают, что всякие перемены у нас обычно связаны с искоренением, разрушением, болью. У некоторых режиссеров есть возможность что-то изменить в своем театре. Я не о себе – у меня нет финансовых возможностей, нет связей с губернатором или другими влиятельными людьми, которые могли бы помочь что-то переделать, я могу рассчитывать только на изменение репертуарной политики. А, например, Борис Юхананов, имея финансовые рычаги, очень мудро поступил, радикально реформировав театр Станиславского (теперь Электротеатр Станиславского). Переделано все здание, в нем появилась масса репетиционных залов, сцена с невероятными возможностями. При этом в коллективе создана такая атмосфера, что ему нравятся эти перемены. Затеяно огромное количество проектов, театр сотрудничает с разными режиссерами. Ролей у всех артистов много. Хотя сложно было представить себе, что репертуарный, полный интриг театр Станиславского вдруг начнет работать с утра до вечера. Это умная реформа, и на нее были деньги. Юхананов не зависит от департамента культуры, он умный меценат и в то же время поэт и художник. В фойе театра рисунки по его графике, а некоторые его работы хранятся в европейских музеях! Борис Юхананов – многогранный человек, в 90-ые годы он был в андеграунде. Одна из его веселых идей – это «Театр террора»: он организовывал походы в театры, где царила рутина. «Террористы» некоторое время смотрели спектакль, а потом начинали в зале свой. Со временем Борис стал очень мудрым, одновременно радикальным и в то же время пластичным человеком. Он сочиняет театр, не делая никому вреда, и все довольны.

Каким вы видите Томский драматический театр через три года? Есть ли у вас четкое ощущение направления развития этого театра?

Главное – надо поменять психологию актеров, чтобы они почувствовали радость лидерства. Сегодня у многих нет амбиций. Если, к примеру, с Омской драмой сравнить, то там каждый актер ощущает себя проводником идей, берется за любую роль, хотя технически не превосходит тех, кто работает в Томске. Нужен лоск, дающий ощущение своих возможностей, пусть он их даже и опережает. Зато он провоцирует их повышать, интересоваться, смотреть на других, сравнивать. В Томске не интересуются и не сравнивают, это мешает профессиональному росту, делает труппу провинциальной, «непричесанной», что всегда будет провоцировать тех, кто смотрит спектакли со стороны, упрекать актеров в малообразованности. Какие бы мы не стремились театральные идеи здесь обжить, если актер не хочет быть мастером, он внутренне будет обслуживающим персоналом.

 

В этом сезоне в Томской драме ожидаются премьеры:

«Анна в тропиках» (Н. Круз), режиссер Александр Огарев

«Пришел мужчина к женщине» (С. Злотников), режиссер Анатолий Глухов

«Роман с кокаином» (А. Агеев), режиссер Андрей Черпин