От пустяков к экзистенциям
Не самый сильный курс за последние годы. Сильны «афанасьевцы» своей догадливостью, каким-то внутренним чутьем к тому, что вскоре предстоит каждому; доброжелательством друг к другу, особым чувством локтя… Святой верой, что сцена – это всё, и всё на свете существует только для сцены: времена года сменяются для сцены, черемуха у подъезда цветет для сцены, пампушки там всякие в буфете – только для нее. Дуэт, подтекст, монолог – главные слова, и: «почему у меня сегодня не получилось, а раньше было?», «а вот вы Надюшу давно не видели», «вы бы пришли к нам сейчас» и та-та-та, и та-та-та, – и так до самого выпуска.
Дипломные работы по Чехову – визитная карточка института. А вот Паскаль Лярю предложил на выпуск французскую импровизацию.
Диагональную дорожку сцены с двух концов обрамляют два портала – светлый и темный. Поток тел стремится от одного портала к другому – от появления на свет к неведомому пределу жизни. «От врат одних до врат других Твой день, кто ж этого не знает»…
Метафора расшифровывается с первого предъявления, но дает ли она жизнь полуторачасовому спектаклю… А пока мы втянуты в бесконечную демонстрацию всевозможных фантастических и реальных персонажей, их костюмов, причесок, жестов, находок чисто внешней характерности. Какие уж тут монологи! Тут кофточки, маечки, туфельки, юбочки, шинели, тулупы; тут языческое что-то промелькнет, потом средневековое – рясы, капюшоны, какие-то солдаты-швейки или непутевые сыновья мамаши Кураж, Ромео и Джульетты всех времен и народов, осатаневшие аукционисты и «иконы стиля», тут костюмный микс, яркости калейдоскопа, в котором не повторяется ни один узор… И откуда все взялось, как оно ловко придумано на каждом, как эффектно подано – пассаж, пассаж…
Кажется, у человечества одна страсть от века – рядиться, кутать себя в немыслимые тряпки, прятаться, скрываться от себе подобных. Чисто перечислительная режиссерская интонация. Назывательный какой-то принцип без комментариев.
Похожий способ рассказа – в недавней повести Дмитрия Данилова «Сидеть и смотреть». Он поступает просто: что видит, то и пишет: видит забор, пишет – «забор», видит ворону на заборе, пишет – «ворона на заборе». Сидит себе на улицах и площадях разных городов и малахольно фиксирует: вот кто-то сел на скамейку, кто-то ест мороженое, двое ждут автобуса, один уходит, а потом возвращается. Всё как через толстое стекло – беззвучно. Оно поначалу дико. Потом затягивает. То, что происходит на учебной сцене очень похоже…
Достигшие «предела» падают на руки таким же бедолагам, их подхватывают и уносят за кулисы. А время выталкивает поток новых тел нам навстречу. Всё с теми же заботами о кофточках-маечках, феечках-ленточках, о покупке новых туфелек, погруженности во что-то, чего мы не знаем и никогда не узнаем. И внезапно это чисто физическое бытие тебя догоняет. Чувствуешь совпадение с каждым проплывающим незнакомцем в какой-то незримой точке. Какой-то мгновенный укол понимания, чисто психологический укол сочувствия, если можно так выразиться. Не меняя прием, Лярю словно невзначай заставляет признать, из чего состоим мы и наша жизнь. И как коротки эти вспышки жизни на дорожке жизни. И как каждый хочет оставить о себе хотя бы такой скромный негромкий след… И наблюдать подробности физического бытия становится также интересно, как свидетельство «духовных прорывов и подвигов» (бог с ними, с подвигами, о них потом, потом…). Скажем больше: мелкие подробности, детали, заботы об имидже, о теле, подчас читаются как жест сопротивления безжалостным законам жизни, тому финалу, который не отстрочить, не отменить… Лярю заставляет вспомнить об удивительной стойкости человеческого рода по отношению к бытию. Да что там – о том, что одно только телесное присутствие человека в этом мире подчас уже подвиг.
Режиссерский ход в спектакле – от пустяков чуть ли не к чеховским экзистенциям – так блестяще вписал Лярю французскую импровизацию в традиции русской школы… Да, грустно на этом свете, господа, но что делать? Что делать, милые сестры? «Надо жить!»
В очерченный круг дипломных спектаклей курса Сергея Афанасьева вписывается еще и Шекспир, и Уильямс («Ромео и Джульетта», «Трамвай «Желание»). И невозможно без Пушкина, хотя бы его сказки. Так и должно быть – целый репертуар маленького, но достойного театра. Выпуск обещает быть интересным. Пусть его увенчают счастливые лица актеров (уже актеров!) и благодарные аплодисменты зрителей.
Читать еще ОКОЛО о выпускных спектаклях НГТИ 2015: Яна Глембоцкая: «Не гони нас, дядя, из театра»!