Назад Наверх

Владимир Лемешонок: Мышонок, Ремешок, Жаконя, Лем…

На днях актеру «Красного факела», заслуженному артисту России Владимиру Лемешонку исполнилось 60 лет. В юбилейный вечер в театре был сыгран спектакль «Отцы и сыновья», где Владимир Евгеньевич неподражаемо исполнил роль Павла Петровича Кирсанова. Юрий Татаренко побеседовал с любимым актером Новосибирска накануне праздника.

Владимир Лемешонок – семикратный лауреат премии Новосибирского фестиваля-конкурса «Парадиз», одну из которых получил  за театральную критику. Дважды номинант национальной театральной премии «Золотая маска» за роли Кулыгина в «Трех сестрах» (реж. О. Рыбкин) и Оргона в «Тартюфе» (реж. А. Прикотенко). Окончил Новосибирское театральное училище в 1975 году. Служил в Облдраме, ТЮЗе, Городском театре п/р С. Афанасьева. В труппе «Красного факела» с 1983 года. Сыграл более 70 ролей: Анучкин в «Женитьбе», Бенволио в «Ромео и Джульетте», Генрих в «Драконе», Карандышев в «Бесприданнице», Глостер в «Короле Лире», Мюнхгаузен в «Том самом Мюнхгаузене», Эдип в «Роде», Казарин в «Маскараде» и др.

Семь раз отмерь, один раз отрежь – это про вас. А припоминаете ли самые азартные репетиции?

Увлекательных – было много. Как, впрочем, и скучных. И вообще, репетиций было много! Врезается в память то, что далось очень тяжело. Труднее всего шла работа над ролью Брюно в «Великолепном рогоносце» Кроммелинка. Порой мне казалось, что у меня ничего не выйдет! На репетициях очень важно извлекать из себя новое. Брюно не самая успешная моя роль, но самая полезная. В ней я что-то понял про самого себя. У меня получилось то, что не получалось прежде. К слову, работа над ролью не заканчивается после премьеры. Над образом Сальери я бился три года, пока не понял, как его играть.

Что важнее: чтобы публика вам поверила или запомнила?

 Мне не кажется, что это взаимоисключающие понятия, но вы ведь спросили не об этом, верно? Никогда не ставил во главу угла зрительскую реакцию: аплодисменты, крики «браво». Для меня важно ощущать дыхание зала во время спектакля. Когда мы дышим вместе – это то, что в театре называется «подарком судьбы».

Сальери, Ричард Третий, Оргон, Астров, сыгранные вами – все мизантропы. А вы?

 И я близок к мизантропии, что скрывать. С одной стороны, я отношусь к людям очень снисходительно и никого не сужу, поскольку сам бесконечно грешен. С другой стороны, не люблю человека как вид. Вокруг столько мерзости: войн, алчности, тщеславия, предательств! Зла в мире несоизмеримо больше, чем добра…

 

Сальери стал самой личной ролью, в ней очень много от меня: конфликт с богом, комплекс неполноценности. Разве что я свою зависть не направляю на убийство более удачливого соперника. Но, представьте, что Сальери не отравил Моцарта – значит, он способен оценить талант! А это означает, что нет конфликта, нет пьесы.

Актер вкладывает в роль частицу себя, это ясно. А что в вас вкладывает режиссер?

Себя, конечно же. По спектаклю сразу видно, что за человек его ставил. Какой он – обаятельный, мудрый, искренний – или нет. Если ты попадаешь в его энергетическое поле, начинается сотворчество. Нет поля – сразу начинается тяжелая работа.

 Театр это конвейер эксклюзива – так?

 Если бы! Эксклюзив – редкое чудо в нашем деле. А в театре я ценю именно чудо.

В таком случае, чем же хороший спектакль отличается от плохого и чем – от очень хорошего?

 Ну, над ответом на этот вопрос можно биться всю жизнь и так и не приблизиться к внятным формулировкам. С одной стороны, понимание того, что порой ты смотришь замечательный или неудачный спектакль, возникает сразу. С другой стороны, обосновать это на пальцах я бы не взялся: театр – слишком тонкая вещь. Можно поговорить о качестве на конкретных примерах…

Пожалуйста! «Три сестры» Тимофея Кулябина – это…

 Это выдающийся спектакль. Удивительная тщательность работы режиссера, он по миллиметру выстраивает его. Это вызывает восхищение и преклонение. Для Кулябина «Сестры» стали знаковым спектаклем. Хотя его режиссерский талант был виден сразу, с первых постановок! Язык глухонемых – только на первый взгляд основная составляющая «Трех сестер». Главное же в этом спектакле – электричество. Им пронизан спектакль. Причем этот шнур нигде не рвется, не провисает – на протяжении четырех часов…

Часто вижу вас в других театрах. Вы – «человек смотрящий». Много ли было сильных впечатлений – помимо кулябинского прочтения Чехова?

 В 80-е годы где-то на гастролях мы пересеклись с тбилисским театром, и меня просто ошарашил их «Ричард III». Рамаз Чхиквадзе – гений. И в целом в этом спектакле был потрясающий актерский состав. Вообще, грузинский театр – это что-то из ряда вон выходящее, в высоком смысле слова. Нам до такого сплава театральности и органики еще идти и идти.

Новосибирский «Рождественский фестиваль» подарил несколько незабываемых встреч: «Рассказы Шукшина» с Евгением Мироновым, «Король Лир» с Константином Райкиным. Запал в душу фокинский «Нумер в гостинице города NN» с бесподобным Авангардом Леонтьевым в роли Чичикова. Не могу сказать, что режиссура Фокина для меня магнит несусветный, но этот спектакль захватил необычайно!

У нас в городе тоже есть, что посмотреть. «Оскар и Розовая Дама» – чудесный спектакль, улился на нем слезами. Актрису Светлану Галкину просто обожаю. В «Глобусе» всем советую «Крейцерову сонату» в постановке Алексея Крикливого, «Скупого» и «Лес» в режиссуре Романа Самгина. Очень интересно увидеть готовящийся спектакль Самгина – «Ревизор». Недавняя премьера по этой пьесе в ГДТ весьма необычна – с изумительной актерской работой Андрея Яковлева в роли Городничего.

Известно и то, что вы человек читающий. Было ли такое: вы прочли пьесу и поняли, что интересно продолжить знакомство с ее автором?

 Для меня чтение – это чуть ли не болезнь. Свободная минутка – я сразу за книжку. Но я не напитываю себя знаниями. Книга – способ убежать от реальности. Очень люблю Владимира Сорокина, Дину Рубину, Людмилу Улицкую. Прочел всего Пелевина. Очень захватила «Обитель» Прилепина – несмотря на то, что мы с ним антагонисты как общественные фигуры. Огромную роль в моей жизни сыграл Пушкин. Чехов и Шекспир – величайшие драматурги… Лучшие пьесы мира невероятно поэтичны – несмотря на то, что они написаны прозой.

 

А много ли вокруг поэзии? И, как вам кажется, где ее быть не должно?

 Да нет таких территорий! Поэзия – не рифмы, а способ восприятия мира. К примеру, если у людей театра не поэтичный строй души, то это не театр. В свое время я писал стихи. Потом бросил. Перфекционизм заел. Если я не Бродский, то зачем писать? А есть же еще и Мандельштам, и Есенин…

Те же самые отношения у меня и с актерством. Я не Джек Николсон, не Смоктуновский.

Мне очень часто хочется на пенсию. Я в себе чрезвычайно разочарован. Мне никогда не дотянуться до уровня собственных амбиций. Регулярно снится состояние полета на сцене. Но оно недостижимо, нет у меня такого дарования. Да, мою работу периодически отмечают, актерская профессия меня кормит, но это ничего не меняет. Я себя не люблю и ничем в себе не горжусь. Театр ставит перед тобой зеркало. Ты должен иметь мужество постоянно смотреться в него. Так что актер постоянно находится на грани нервного срыва.

На какие роли вас готовили в театральном училище?

 Никогда не любил слова «амплуа». Хотя педагоги видели во мне и героя, и простака. Играл в дипломных спектаклях вместе с Анатолием Узденским, Натальей Орловой, Любовью Дмитриенко. В «Дне свадьбы» Розова у меня была роль Васи, а в так называемой «комедии плаща и шпаги» Августина Моретто «Живой портрет» был Доном Фернандо. Считаю, настоящий артист должен хорошо играть любые роли. Жить в рамках амплуа неинтересно.

Ваш отец – народный артист РСФСР Евгений Семенович Лемешонок сыграл немало ролей. Известно, что вам довелось сыграть одну и ту же роль с ним.

 Это случилось всего однажды. Я поставил в антрепризе спектакль «18-й верблюд» по пьесе Самуила Алешина, в котором когда-то был занят. Сейчас мою прежнюю роль играет Константин Телегин, а я «дорос» до возрастного персонажа, которого играл отец.

В краснофакельском «Гнезде глухаря» в 90-е годы мы с папой играли отца и сына. В актерской профессии он научил меня стремиться к высокой простоте. До сих пор стоит перед глазами его Генерал в «Соловьиной ночи» в ТЮЗе. Эта роль была удивительна скупа по выразительным средства, но какая глубина ощущалась в ней! Поразило и то, насколько отцовский доктор Дорн в «Чайке» выглядел изящным и элегантным, а Граф Лимон в «Чиполлино» – забавным…

Ваш сын Евгений Лемешонок – театральный художник. Сказались папины гены?

Да, я очень люблю рисовать. У меня на текстах ролей много разных почеркушек. Сознаю, что технически как художник я бездарен. Но рад тому, что сын, унаследовав мой почерк, шагнул в космос. Считаю его серьезной творческой личностью, он подлинный мыслитель в искусстве. Не так давно я определил свой социальный статус: отец художника.

Стартовал Год кино, а у вас с отечественным кинематографом…

Отношения не сложились, это верно. Пробовался и у Прошкина, и у Хотиненко. В итоге понял, что камера меня не любит.

Поделюсь своими зрительскими пристрастиями последних лет. «Любовь» Хайнеке – шедевр. Андрей Звягинцев – это явление в мире кино. Его «Левиафан» и «Елена» – потрясающие картины. Прекрасна работа Балуева в «Изгнании». Дебютный фильм Звягинцева «Возращение» меня просто покорил. Сразу стало ясно: перед нами большой режиссер.

Вы ведь учились на режиссера, но очень недолго…

Режиссером надо родиться. А иметь бумажку о специальном образовании – такой необходимости нет ни у одного творческого человека! В процессе обучения очень много нюансов. Не всякий вуз – хорошая школа. Не каждый педагог – хороший учитель. Считаю, и самоучкой можно дойти черт знает до каких вершин – при наличии таланта, разумеется.

В молодости по слабости характера и лености я не полетел в Москву поступать на режиссуру. В 2009 году стал учиться в НГТИ, но вскоре бросил: мне было трудно. Сейчас кормлю свои режиссерские амбиции, периодически что-то где-то ставлю. Но это баловство. Я – актер.

Какая драматургия вас привлекает, кого мечтаете поставить?

Тот же Чехов. До 30 лет вообще не мог взять его текст – как штангист не может поднять слишком большой вес. И вот однажды режиссер Олег Рыбкин взял в работу пьесу «Время и комната» Ботто Штрауса и дал мне роль Юлиуса. У меня ничего не получалось, я ужасно нервничал, мы разругались. Но к концу жизни этого спектакля произошел актерский прорыв. И в своей следующей роли, Астрова, я почувствовал себя, как у себя дома. И понял, что Чехов – первый абсурдист в искусстве!

 

Роли – не только у актеров. Есть они и у театра – воспитательная, образовательная, развлекательная. Как вы к этому относитесь?

Категорически не согласен. Театр не служит жизни! Это КПСС считала, что театр должен стоять на службе у прекрасных идей. Но когда начинают обуздывать искусство – оно умирает, ему глубоко чужда роль пропаганды.

У театра одна роль – быть живым. Научить публику – что можно, что нельзя – это не про театр! Наша миссия – «быть живым и только, до конца». Формулировка Пастернака исчерпывающая. Есть у него и другие великие строчки: «Ты вечности заложник / У времени в плену». Вот с чем надо жить в искусстве.

Были ли вы на общественных слушаниях о нынешней ситуации в оперном театре?

Его новый директор Кехман мне несимпатичен. Но участвовать в публичных разносах – выше моих сил. Атмосфера плакатов и речевок отвратительна. Кричать: «Долой Путина, Мединского, Кехмана» – да лучше застрелиться!

Поговорим о приятном. У вас есть прозвища? В театре, как на футбольном поле, редко обращаются по имени-отчеству…

В детстве меня звали Мышонком. Была еще и такая забавная кличка, как Ремешок. В театральном училище я стал Жаконей. А Узденский придумал мне прозвище Дурко – с ударением на последний слог. Так и зовет до сих пор! А в «Факеле» Лем – мое практически узаконенное имя в кругу близких товарищей.

Бытует мнение, актеры – народ влюбчивый? Согласитесь или опровергнете?

Разумеется, соглашусь. Причем с возрастом градус переживаемых эмоций не снижается. Можно вспомнить фразы театрального быта: «Не женитесь на людях из публики» и «Театр без романов – не театр». В подтверждение обоих тезисов – наличие супружеских пар в труппе «Красного факела».

Прошу вас закончить фразу: актерское счастье – это…

Оксюморон. Быть счастливым и быть актером – это «две вещи несовместные». Внешние успехи – звания, роли – не приносят счастья. Каждое утро спрашиваю себя: а на хрена я занимаюсь актерской профессией? Вынужден констатировать: я не оптимист. Печаль, грусть, тоска – мое перманентное состояние.