«Cantos» в Пермском театре оперы и балета им. П. И. Чайковского: истина в стихах
Алексей Сюмак. «Cantos»
Музыкальный руководитель и дирижер Теодор Курентзис
Режиссер-постано вщик Семен Александровский
Художник-постановщик Ксения Перетрухина
Художник по костюмам Лёша Лобанов
Хормейстер-поста новщик Виталий Полонский
M’amour, m’amour
what do I love and
where are you?
That I lost my center
fighting the world
The Dreams clash
and are shattered –
and that tried to make a paradiso
terrestre.
//
Моя любовь
что же люблю я
и где же ты?
Я потерял центр
с миром сражаясь
Мечты сшибаются
и разбиваются вдребезги –
а я пытался создать земной рай.
Это стихотворение можно назвать прологом к опере «Cantos», премьера которой состоялась в Пермском академическом театре оперы и балета им. П.И. Чайковского в начале декабря. Позже зритель понимает, что это стихотворение намного больше – воображаемый берег, с которого он шагнул на идейный паром, созданный постановщиками «Cantos» для большого ритуального путешествия. Оно «открывает» буклет, посвященный премьере. Строки стихотворения написаны в нем рукой самого Теодора Курентзиса. «M’amour, m’amour…» спокойно говорит со зрителем сразу на трех иностранных языках (французском, английском, итальянском), как бы намекая на то, что в «Cantos» многое пойдет не по правилам.
«Cantos», в переводе на русский, значит «Песни». Так назывался грандиозный по своим масштабам сборник стихов Эзры Паунда – одной из самых неоднозначных фигур мира литературы прошлого века. Поэт-модернист, который поддерживал фашизм и был заперт в психиатрической лечебнице в течение 12 лет, обладатель престижной Болингеновской премии, он начал писать еще ребенком. Паунд имел неуемную тягу к языкам, особенно к китайскому. Фразу «Make it new» («Сотвори заново»), ставшую лейтмотивом новой пермской оперы, Паунд позаимствовал именно из китайской культуры, исторического анекдота о Чэн Тане, основателе и первом императоре китайской династии Шан, преданно служившему своему народу. Чем больше Паунд изучал языки, тем сильнее в нем было желание объединить всех поэтов мира. Воодушевленный этой идеей, он начинал переводить стихи разных стран и эпох. Он задумал свой «Cantos» в 1917 году. За свободный стиль и подход к делу, Паунда нарекли реформатором теории переводов и одним из родителей понятия «свободный стих». Поэт собирал и публиковал свои «песни» больше 50 лет.
В России имя Эзры Паунда мало известно. Как признался хормейстер-постановщик Виталий Полонский, ни он сам, ни многие из участников оперы, до работы над «Cantos» никогда не слышали об этом поэте. Не удивительно. В годы Второй мировой войны Паунд открыто поддерживал не только режим Муссолини, но и войну против СССР. В Стране Советов поэт на многие годы стал персоной нон грата. После войны в его защиту говорили раскаяние, добровольно принятый обет молчания, его стихи и культурное сообщество. Например, откровенный антифашист и ревнивый до чужих успехов Эрнест Хемингуэй не только хотел отдать Паунду свою Нобелевскую премию, но в своей книге воспоминаний «Праздник, который всегда с тобой» так написал о нем: «Любой поэт, родившийся в этом веке, или в последнее десятилетие прошлого, который может честно сказать, что не испытал влияния Паунда или не научившийся на его работах массе вещей, достоин даже не упреков, а жалости…».
Пермская премьера не сразу была задумана, как опера об Эзре Паунде. Когда Теодор Курензис предложил композитору Алексею Сюмаку написать скрипичный концерт, то сказал, что произведение должно стать чем-то удивительным, отличным от всего уже созданного. Обсуждался необычный состав — скрипка с хором, а не с оркестром. Для исполнения этой странной задачи, что называется, сошлись звезды. Четыре года назад Алексей Сюмак, работая над оперой «Немаяковский», серьезно увлекся изучением творчества поэтов-модернистов XX века. Эзра Паунд крупнейшая фигура того периода. Его обет молчания стал главной идеей новой постановки. И насколько отчаянна история легендарного поэта, который добровольно отказался писать и говорить, настолько же исключительна история оперы, где солирует не голос, а скрипка. Эта роль досталась Ксении Гамарис и Марии Стратонович.
Воплощали идею в жизнь Семен Александровский и Ксения Перетрухина. Режиссер и художник определили центральную метафору спектакля как большое путешествие, путешествие за знанием. Путешествие оперы «Cantos» посвящено осмыслению истории XX века с его природными катаклизмами, войнами, Холокостом. Большая история часто лучше читается на примере судьбы одного человека. Таким в «Cantos» стал запутавшийся поэт-бунтарь, который упорно ищет в мире прекрасное.
Свое путешествие зритель «Cantos» начинает еще на улице, когда подходит к театру. Его площадь, обычна ярко освещенная – темна и безлюдна. Десяток фонарей, окружающих оперный театр, выключены. Попасть в зрительный зал можно только через специально сооруженный тоннель. За входом в него абсолютная темнота. Руки машинально пытаются нащупать вокруг себя хоть что-то, понять размеры пространства, – ничего не находят. На мгновение возникает настоящий страх, по своей внезапности сравнимый только с тем, что бывал в детстве. Через секунду его сменяет новое настроение – понимаешь, что удивлен еще до начала самого спектакля.
Лабиринт довольно скоро выпускает зрителя на сцену. Постановщики предлагают ему ориентироваться и улавливать смысл «находу», как это бывает в реальной жизни. Для зрителя сооружены две трибуны. Между ними длинный стол. На нем яблоки. Вокруг полумрак, туман и голые деревья. На них тоже яблоки, по одному на каждом. Яблоки здесь единственный знак живого и цветного. Все это еще одна метафора постановки о «Райском саде» или «Золотом веке», которая в полной мере проявится позже.
Опера начинается с появления в зрительном зале, как бы из ниоткуда, артистов хора musicAeterna. Они выкрикивают приветствия и слова на десятках иностранных языков: на разный лад и невпопад говорят диалогами героев разных эпох, от античности до далекого будущего. В этом гуле есть разговор о квантовой физике Нильса Бора и Альберта Эйнштейна. Алексей Сюмак задумал этот эпизод прообразом вневременного межнационального паба. К концу первой части оперы словесный рой преобразуется в поэзию Эзры Паунда. Эта структура перерождения хаотичного звука в поэзию отражает всю оперу: сначала происходит обретение языка, в центральной части постановки он становится четким и ясным, а в конце оперы распадается и превращается в молчание.
От исполнителей зрителя иногда отделяет расстояние вытянутой руки. В «Cantos» мы слышим взмах смычка и видим мельчайшее движение взглядов. Нервная скрипка, абсолютно свободная в своих странностях, не просто подчиняется каждому вздоху дирижера – кажется, их дуэт и есть тот герой оперы – тот самый поэт-модернист, разрываемый надвое осуждающей толпой, тенями прошлого, своими мыслями и самой эпохой.
Завершается «Cantos» своеобразным ритуалом. Теодор Курентзис буквально за руку выводит каждого из присутствующих зрителей на авансцену. Когда все оказываются на своих новых местах, занавес, все это время выполнявший роль главной стены театрального пространства «Cantos», начинает медленно подниматься. Когда глаза приходят в себя от часового пребывания в полумраке, перед нами открывается не привычный зрительный зал – тот самый «Райский сад». Везде установлены деревья. Кресел почти не видно из-за густого тумана. Вокруг много маленьких огоньков теплого света. Пахнет ладаном. Какое-то время любуемся открывающейся картиной, а после интуитивно спускаемся со сцены в зал и направляется к привычному выходу в фойе.
Пермский «Cantos» не имеет четких начала и конца, не подразумевает поклонов и аплодисментов. По-настоящему, опера завершается, где началась – на площади Пермского театра оперы и балета. Она уже не так темна, – провожает десятком разведенных костров. И хочется найти и прочитать сборник стихов Эзры Паунда.
Фото Марины Дмитриевой.