«Перемирие» в «Красном факеле»: спектакль с претензией на миссию
Зрительный зал разделён на два лагеря. Две зрительские секции (правая и левая) представляют собой большие подиумы на колёсиках с несколькими рядами стульев. Между этими секциями, посредине, прямо на полу происходит действо. Артисты работают на 360 градусов. От пояса каждого актёра к основанию «своей» зрительской секции тянутся крепкие такелажные ремни. По ходу действия персонажи то притягивают зрительские секции другу к другу, что урезает пространство «сцены», то отталкивают их назад, возвращая статус-кво. Левая секция зрителей расположена за спинами актёров, исполняющих роли «укропов» (украинских солдат), а правая — за спинами актёров-«сепаров» (солдат Донецкой республики). Соответственно, каждая зрительская секция как будто видит свой спектакль: левая — от лица «укропов», а правая — от лица «сепаров». В таком расколе сразу проступают как плюсы, так и минусы находчивой режиссёрской концепции. С одной стороны, этот приём хорошо работает как элемент иммерсивности, заочно обязывая зрителя «играть» за ту или иную команду (в постановке войну не раз сравнят с футболом) и даже физически ощущать на себе притяжение и удаление от команды противников, когда его секция движется вперёд-назад. С другой стороны, горизонтальное деление зрительского пространства испытывает терпение зрителя, неспособного расслышать все интимные монологи героев противоположной стороны и понять общую картину.
Премьерный не только для «Красного факела», но и для всего мира спектакль «Перемирие» — это детище режиссёра Олега Липовецкого и драматурга Алексея Куралеха (жителя Донецкой республики, которого писать заставила война). Одноимённая пьеса, положенная в основу спектакля, — победитель международного конкурса новой драматургии «Ремарка», художественным руководителем которого и является Олег Липовецкий. В освещении актуальных событий, когда театр берёт на себя функции СМИ, есть опасность, что драматург-современник не сможет полностью абстрагироваться от событий настоящего. Это неизбежно лишает произведение «эстетической дистанции» и выносит на первый план боль открытой раны. А там, где есть боль, тяжело избежать предвзятости. Но Куралех и Липовецкий стараются уйти от явных политических акцентов (это у них почти получается) и перевести действо в разряд межчеловеческих отношений, где череду смертей может прервать только перемирие.
Четыре солдата (Ной, Ахилл, Че Гевара и Шумахер) во время краткого перемирия на востоке Украины получают приказ восстановить разрушенный снарядами дом беременной женщины Марии. Безоружные солдаты противоборствующих сторон вынуждены работать вместе, общаться, спорить, выпивать и делиться сокровенным. Тяжёлый физический труд приводит к мимолётному духовному единению. Но оно, как и перемирие, однажды заканчивается.
Спектакль начинается с темноты, в которой беззащитные зрители слышат только выстрелы и звук разрывающихся снарядов. На площадке уже заряжены четверо мужчин в камуфляже и с рюкзаками, а с краю на табуретке — неприметная женщина с блаженным лицом, весь реквизит которой — молоко, яблоки и живот (героиня беременна). После визуально мощной экспозиции следует невразумительное начало, которое никак не работает на включение зрителя в историю. Двое солдат с противоположных, как мы понимаем позже, сторон рассказывают о первой в их жизни смерти, которая и заставила пойти воевать. Но из-за того, что свои монологи они произносят статично, актёры остаются холодными, а необходимого «мгновенного погружения» аудитории не происходит. Всё меняется, когда актёры начинают действовать. Зритель сразу понимает, что с одной стороны — «укропы», а с другой — «сепары». Все они безоружны и все идут ремонтировать один и тот же разрушенный дом. Однако столкновения не происходит. От техасской резни героев уберегает не только отсутствие оружия, но и жёсткие такелажные ремни, не дающие преодолеть оставшееся расстояние. Позже эти ремни не раз послужат режиссёрскому замыслу и как поводки для слетевших с катушек солдат, и как «тяга» для работы. Этот приём не только компенсирует внешний минимализм обстановки. Как только у актёров появится реальное физическое действие, а именно — тянуть зрительские секции навстречу друг другу (в попытке починить дом), разогреется их психика. Внешнее действие пробудило в них внутреннее. С этого момента смотреть спектакль становится намного интереснее.
Со стороны «укропов» (и той зрительской секции, где сидела я) чинить дом во время перемирия, заключённого в верхах, пришли Шумахер (Камиль Кунгуров) и Че Гевара (Виктор Жлудов). Дородный работяга Шумахер здесь потому, что на войне «платят». Но зажиточному хозяину, оставившему семью и скотину, уже невыносимо возить трупы за линию фронта. «Я більше не можу», – говорит Шумахер, глядя прямо на меня, автоматически делая «мою секцию» причастной к горю «укропов». Одно удовольствие наблюдать за тем, как герой Камиля Кунгурова хлопочет над рожающей коровой, успокаивая и Бурёнку, и её хозяйку. Именно этот мягкотелый работяга первым кидает «сепарам» телефон и делится тушёнкой. Потому как для Шумахера война — лишь ненавистный способ заработка, своих детей он (как и многие наши знакомые) вообще хочет отправить жить в Германию. Че Гевара другой. Этот идейный жестокий интроверт родился на Донбассе, но воюет за «укропов», мстя за своего друга. Че Гевара — единственный из четырёх, кто не ловит wi-fi, а читает книгу «Че». Он думает, что можно что-то изменить, «если на прошлое не молиться». Скрытая агрессия, подразумевающаяся в герое, который в финале подложит мину своим противникам, так и осталась скрытой и не была транслирована по максимуму.
Со стороны «сепаров» — солдаты с позывными Ной (Александр Поляков) и Ахилл (Михаил Селезнёв). Ной — бывший художник, отказывающийся уезжать куда-нибудь («Мир большой. Россия большая») и воюющий потому, что тут его земля, тут жил он, его отец и дед. Именно Ной предлагает одинокой женщине помощь и останавливает череду смертей, когда вытаскивает подложенную своим союзником мину из рюкзака противника. Ахилл — это типичный адреналиновый наркоман, война для него, как стакан водки («страшно и весело»), а враг всегда остаётся врагом. Однако при всей аморальности персонажа шальная, как будто пьяная, улыбка Михаил Селезнёва просто не может не влюбить в себя. Для него и для Че Гевары перемирия не происходит. Все четверо персонажей со всей диаметральной противоположностью судеб и мотивов сходятся в отсутствии смысла происходящего. Предсказуемо смысл всем четверым даёт беременная Мария: «мне рожать скоро – вот и смысл». Получается этакая михалковская стилистика: война идёт, бабы рожают, и половины сказанного не слышно.
Весь спектакль строится на непрерывном притяжении и удалении друг от друга актёров и зрительских секций. Здесь как никогда проявляется мужичья сила «краснофакельской четвёрки», души которых рвутся друг к другу, а канаты не пускают. Так, в процессе постановки расстояние неимоверными усилиями актёров (и невидимых для зрителей работников сцены) будет уменьшаться. Актёры буквально рвут жилы, чтобы с криком радости, наконец, сойтись и обняться, в то время как зрители визжат от неизбежного движения стульев под ними. Тяжёлая физическая работа сближает актёров и их персонажей вначале физически, а после и духовно. И вот уже они делятся едой, водкой, пьют за именины Ноя, ржут над своими пугливыми начальниками в бункере, у которых «медали от шеи до яиц». При этом невозможно избежать вкраплений из мирной жизни. Солдаты отбирают друг у друга «Сникерс» («Ты не ты, когда голоден»), обсуждают фильм «Троя», гаишников («раз гаишники вернулись — значит, скоро мир»), и зритель внезапно заново понимает, что речь не о далёкой Второй мировой или какой-то другой абстрактной войне. Это происходит здесь и сейчас. Зрителям не всегда просто уместить в голове мысль, что кто-то в наше спокойное время, имея iPhone, жуя «Сникерс» и смотря фильм с Брэдом Питтом, живёт в эпицентре настоящей войны. Такой подход отрезвляет. В процессе посиделок не обходится без спонтанного мордобоя, и «сепар» Ахилл избивает несопротивляющегося «укропа» Че Гевару за то, что тот «был на Майдане». Здесь явственно звучит, пожалуй, единственный политический акцент: четко видна разница между уровнем жестокости обеих сторон. «Сепар» Ахилл говорит, что попасть в плен к ним не страшно: если «сепары» «побьют и отпустят», то «укропы» могут ради забавы разорвать пленного надвое, привязав к БТР. В сознании русского зрителя это неизбежно порождает ассоциации с фашизмом.
Перемирие, длившееся несколько дней, заканчивается. А побратавшийся и преломивший с врагами хлеб «укроп» Че Гевара вместе с книгой-подарком подкладывает Ною мину. Заметивший это «сепар» Ахилл перекладывает её к ничего не подозревающему «укропу» Шумахеру. Под оглушительный хронометр тикающей мины Ной в мучительных судорогах сбрасывает наконец-то ярмо сдерживающих его ремней и останавливает взрыв. Заканчивается всё громом вместо выстрелов, воображаемым дождём и предсказуемым единением под трек «Реки любви».
Спектакль сталкивает натуралистические образы солдафонов и метафизический образ беременной женщины. Дом Марии (Юлии Новиковой) — место перемирия. Она готовится рожать, продолжить людской род, и ей не важно, за ЧТО убивают. Для неё убийство при любом раскладе остаётся таковым. Она говорит прописные истины (что выглядело бы картонно, если бы не её беззащитно выпяченный живот), продолжает любить мужа даже после смерти, предугадывает вопросы солдат и знает об их жизни то, чего знать просто не может. Пока солдаты похабно шутят, «кому она дала», что ей так помогают, и спорят, чей снаряд разрушил дом, вселенная уже всё рассчитала за них и собрала их для выполнения тайной миссии всемирного масштаба. Будто где-то наверху решили, что уже пришло время не разрушать дома, а совместно их возводить. Не разбираясь, кто и что разрушил.
В разгар действия из зала сбегает троица зрителей, что в данном случае не банальная бескультурщина, а, скорее, позиция «принципиально не принимать то, что видят». В этой постановке нет шанса уйти незамеченным, придётся выйти прямо через заминированную площадку, а это уже высказывание. Естественно, «Красный факел», понимал, что создаёт не кассовую премьеру, не развлекательную, и вообще «не для всех». Ясно одно: они идут на этот риск, если хотите, берут на себя ответственность, говоря со зрителем о войне, которая актуальна прямо сейчас. И, возможно, тем, кто уже не верит пропаганде СМИ, бесконечным ток-шоу, будет важно услышать глас очевидца.
Все зрители — взрослые люди и понимают, как это работает. «Уж сколько раз твердили миру», что война — плохо, а рождение новой жизни — хорошо. Учитывая актуальность постановки, этот урок мы так и не усвоили.