Трансформация мифа – тема лаборатории, которая прошла в Новокузнецком драматическом театре в январе. Куратор Павел Руднев предложил новый формат работы, вернув его в экспериментальное поле. Первым этапом был не просто выбор материала, но создание оригинального текста с нуля дуэтом драматурга и режиссера. Для сочинения трем парам были предложены миф о Кассандре, притча об Иове и сюжет об Апокалипсисе. К приезду в Новокузнецк у авторов созрели своего рода сценарии, которые получили разработку в репетиционном процессе с артистами, и в результате мы увидели вполне состоявшиеся тексты, литературные и сценические.
Самым увлекательным стало восприятие многослойности эскизов по мифам. Выбирая тот или иной архетипический сюжет, создатели включались в игру с культурным объемом и языком выбранной истории, потому что каждый такой текст воспринимается как палимпсест. В древности так называли рукописи, написанные на пергаменте, на котором уже были тексты. В качестве культурологического термина «палимпсест» начал использовать Михаил Бахтин. Он считал, что употребляя ту или иную архетипическую модель культуры, мы обогащаем ее новым смыслом, который вливается в уже существующие значения и передается последующим ее носителям. Так, если посмотреть на сюжет о Гамлете как на палимпсест, то мы увидим всю постановочную традицию трагедии, сам текст Шекспира, дойдем не только до скандинавского эпоса Саксона Грамматика, но и до мифа об Оресте. В диалоге-борьбе наслаивающихся интерпретаций и осуществляется связь времен. Обстоятельства новокузнецкой лаборатории позволили сделать это абсолютно зримым: мифологические концепты оживали, приноравливались к новой действительности, обнаруживали интересные идеологические и художественные переклички с актуальной повесткой.
В первом эскизе «Идиллия» драматург Алексей Житковский и режиссер Антон Маликов обнаружили в мифе о Кассандре мотив социального программирования человека. «Идиллия» – это название супермаркета, в котором работает молодая девушка Саша (Илона Литвиненко), понравившаяся одному из сыновей Марлен (Людмила Адаменко) – владелицы этого магазина и главе семейной корпорации. По странному разговору – первой сцене эскиза – понятно, что эта семья не просто занимается бизнесом, но распоряжается судьбами. Марлен, нежелающая связи сына с сотрудницей, приказывает Саше переспать с солдатом, только что вернувшимся с войны, а затем убить его. Очевидно, что эти поступки не остаются без последствий. Саша рожает ребенка и стремительно возвышается по карьерной лестнице. Она безапелляционно верна «Идиллии», но именно корпоративная преданность ведет ее через цепь драматических событий: сын (Андрей Ковзель играет и отца, и сына) отстает в развитии, а в финале еще и узнает о том, кто виноват в смерти отца.
Став частью механизма корпорации «Идиллия», Саша превращается в заложницу ситуации: как и античная героиня Кассандра, она не способна противостоять разрушающему действию системы. Авторы уверены в безысходности конформистского поведения, хотя других вариантов мировоззрения и не предлагается. Да и вообще расчет на оптимистичное разрешение событий выведен за рамки этого микромира. Антон Маликов, как и в других своих работах, точно выстраивает напряженно-трагическое движение действия и, обращая актеров к сложной психоаналитической трактовке персонажей, тем самым предлагает по-новому предстать перед зрителем. Но в этом его эскизе звучит еще постирония: вся маркетинговая и бизнес-идеология капитализма представлена манящим и гипнотизирующим оракулом, программированию которого невозможно сопротивляться, но и сосуществовать с ним совсем не хочется.
Аббревиатура ЗАТО расшифровывается как закрытое административно-территориальное образование. Именно о таком городе шла речь в эскизе драматурга Даны Сидерос и режиссера Юрия Алесина. Жизнь в нем замкнута, как в картонной коробке. На сцене их много и количество постоянно возрастает. Все потому, что семья главного героя Николая (Александр Шрейтер) получает бесконечное количество подарков – ненужных сувениров, и так каждый год. Это похоже на ритуал, который позволяет Николаю и его жене (Алена Сигорская) забыть о том, что когда-то в теракте у них погибли дети. Более того, брат (Артем Четыркин) и сестра (Екатерина Пономарева) умерших не знают о существовании своих предшественников, потому что так спокойнее и комфортнее родителям. Авторы эскиза таким образом переосмысливают книгу об Иове, очень тонко и в соответствии с насущной для нашей страны повесткой развенчивая миф о том, что прошлое возможно стереть и жить дальше в постоянном ощущении жертвенности. Интимный сюжет постепенно перерастает в притчу о том, как человеку хочется закрыться от истинного знания, от боли и ее принятия, от любого травматичного опыта. И общество ЗАТО усердно поддерживает это стремление. Но любое замалчивание и лицемерие, как известно, рано или поздно взрывается порывом к правде. В ЗАТО такой взрыв случается в бунте Николая и убийстве им другого человека – хранителя ценностей герметичного фальшивого мира. Христианская притча актуализировала экзистенциальную проблематику и в открывшемся объеме темы связалась с «Мухами» Сартра и в целом с античной «Орестеей».
Самой сильной стороной финального эскиза «Начало» стала визуальная часть, что нередко случается в спектаклях режиссера Максима Соколова. Он посадил публику на сцену и театрализовал восприятие интерьера зрительного зала Новокузнецкой драмы. Советский неоклассицизм сразу откликнулся на вызов стать сценографией для трансформирующегося на наших глазах мифа. Вместе с драматургом Анастасией Букреевой, отталкиваясь от предания об Апокалипсисе, команда создала остроумную историю об экодеревне, которая и должна стать стартом новой жизни в нашем мире, уже пережившем конец света по всем параметрам. В изображении нового существования с установкой на альтруизм, стерильные моральные ценности и, как следствие, необходимую долю насилия одновременно возник как патетико-драматический, так и комический посыл. Пафос переустройства реальности потребовал немедленного снижения смехом.
Все три эскиза продемонстрировали, насколько перспективен миф в качестве творческой платформы в лаборатории и как «уставший» формат мгновенно оживает, благодаря новым условиям работы и коллаборации с живым театром. Новокузнецкая драма сегодня, действительно, открыта эксперименту, а также философскому и художественному разговору на самые сложные темы. Думаю, поэтому стоит ожидать продолжения актуального мифотворчества на этой сцене.