А песни довольно одной
Д. Глуховской, М. Кучерская, В. Пелевин
«Песни о родине»
Новосибирская театральная компания «Гамма»
Режиссеры-постановщики – Павел Южаков, Дмитрий Егоров, Алексей Крикливый
художник-постановщик – Евгений Лемешонок
Спектакль «Песни о Родине» печально напоминает Чеширского Кота: от показа к показу растворяется в воздухе, оставляя зрителям слухи, намёки, усы и хвост. Сначала из произведений современной русской прозы, по которой поставлены три части «Песен», исчезает вся милая сердцу русского литератора брань. Потом «православные» обитатели сказочного леса из «Современного патерика» Майи Кучерской становятся просто «славными». Наконец, актёры Томского ТЮЗа выходят на сцену и вместо «славной» части спектакля поют песню Егора Летова «Долгая счастливая жизнь», имея в виду, что всем всё и так понятно. Что будет с постановкой дальше и продолжится ли её жизнь хоть на какой-нибудь сцене – загадка. Пока же приходится констатировать, что самыми неравнодушными зрителями нашумевшего триптиха оказались министр культуры НСО Василий Кузин, с его добрыми советами по самоцензуре, и представители Следственного комитета, которые так воодушевились, что даже попросили у создателей видеозапись спектакля.
Как часто бывает в последнее время в России, ценность «Песен о Родине» растёт обратно пропорционально творческой свободе их певцов. Не поднимись вокруг постановки шумиха, можно было бы говорить о ней что угодно, хвалить, плеваться, пожимать плечами. Однако противоборство общественных сил вынуждает вглядываться в каждый «опальный» спектакль пристальнее: что можно в нём увидеть? О чём таком он сообщает, что не даёт спокойно спать представителям власти? Ещё более сложной задачей в подобной ситуации оказывается продраться сквозь назойливый «резонанс» и посмотреть на спектакль как на спектакль.
Прежде всего, стоит сказать, что «Песни о Родине» продюсерский проект, в своём роде уникальный для Сибири. Продюсерская компания «Гамма», возглавляемая Анастасией Журавлёвой, собрала трёх постановщиков: главного режиссёра театра «Глобус» Алексея Крикливого, главрежа «Первого театра» Павла Южакова и кочующего Дмитрия Егорова. Актёрский состав спектакля, соответственно, сложился из трупп трёх сибирских театров. Спектакль – из трёх частей, объединённых общей рамкой. Тема родины, что и говорить, может трактоваться как угодно. А уж из русской прозы, у которой, по меткому выражению литературного критика Константина Мильчина, «везде болит» (помните анекдот про сломанный палец?) песни о родине буквально льются с каждой страницы. Тем любопытнее, что за текст выбрал каждый режиссёр в условиях почти безграничной свободы: Крикливый – рассказ Виктора Пелевина «Хрустальный мир», Егоров – фрагменты того самого «Современного патерика» Кучерской, Южаков – рассказ «Благое дело» из цикла Дмитрия Глуховского «Рассказы о Родине».
Спектакль начинается с попытки спеть. До тех пор, пока одну из частей не заменили Летовым, собственно пения зритель так и не слышал. Вместо этого актёры трёх театров, выстроившиеся за пюпитрами, мучительно мычали мелодию советского шлягера «С чего начинается Родина», и Родина вроде бы всё никак не начиналась. Спотыкалась где-то в районе знака вопроса, не доходя ни до картинки в букваре, ни до берёзки, ни до запевки скворца, но напоминала, судя по всему, ту песню, что пела нам мать, и обещала испытания. Эта же музыкальная метафора невыразимости чувств к Родине разделяет «главы» спектакля.
Первый акт предсказуемо отдали «Первому театру». Рассказ Глуховского о честном милиционере, который в своей безоглядной борьбе с коррупцией решает дойти до верхов и до крайностей, молодые актёры фактическипросто читают наизусть, оживляя прозу скетчами на грани капустника. Главный герой «Благого дела», капитан милиции Антон Ломакин – неудачник, с точки зрения своей жены и начальника. Всерьёз думая о борьбе с преступностью, он не берёт взяток (читай: не кормит семью), не берёт взяток (читай: не поддерживает корпоративных отношений) и, наконец, не берёт взяток (читай: не имеет будущего). «Антон как-то прочёл, что годовой объём взяток в России составляет 240 миллиардов долларов. А бюджет государственный – триста миллиардов. С тех пор капитан всё не мог успокоиться – куда они девают такую прорву денег?». Старательно выполняя свой милицейский долг, Ломакин теряет жену и место на службе, и в порыве отчаяния решает сделать последнее, благое дело на ниве борьбы с коррупцией, которое и приводит его к неожиданной развязке.
Выбравшему вполне прозрачный и немногослойный текст режиссёру Южакову остаётся только щедро украсить его забавными деталями: оживающим портретом Дзержинского, чудом отечественного автопрома в виде ведра и прочими остроумными, но незатейливыми символами. Честный милиционер в исполнении Егора Овечкина и его коррумпированный начальник в лице актёра театра «Глобус» Руслана Вяткина выступают динамическим дуэтом – совместный опыт работы в стёб-арт-студии «Ха!Мы!» бросается в глаза чуть более, чем достаточно. Остальным же актёрам в основном достаётся роль «хора», из которого, правда, временами ярко выделяется Илья Шабельников (в роли насекомоподобного гаишника, вызывающего у Ломакина неприятные ассоциации с визитом к урологу). Зритель подпрыгивает в кресле от радости узнавания трагикомического слепка реальности, а большего для дальнейшего погружения в пучину Родины, кажется, и не нужно.
После очередной серии мычания наступает время Дмитрия Егорова. При том, что две другие части спектакля поднимают темы коррупции и наркомании, камнем преткновения для противников «Песен» стала именно вторая, центральная – «православная» часть. Здесь стоит сделать отступление и рассказать о первоисточнике. Сборник текстов «Современный патерик» Майи Кучерской (писательницы, несомненно, православной, если уж настало время представлять авторов по конфессиональной принадлежности) имеет подзаголовок «Песни для впавших в уныние». До того, как этот сборник стал книгой, он частично выходил в журнале «Знамя», в 2004 году, и тогда наоборот – «современный патерик» был подзаголовком. В небольшом предуведомлении в том же «Знамени» Кучерская писала: «Но очень уж хочется сказать совсем простое: современная церковь живёт и дышит, в ней происходит своя удивительная, разнообразная, богатая жизнь. С болезнями, катастрофами, трагедиями, но и с радостями, озарениями, любовью. И всякими весёлыми историями тоже, пересказывать которые невозможно без улыбки, а порой и гротеска». Почти вся первая часть сборника состоит из коротких баек: то про батюшку-людоеда, который зато строго держит пост, то про батюшку с особым даром, благодаря которому он построил православный бассейн, православный спортзал и «свой миниатюрный Диснейленд, с русскими святыми вместо Микки и Дональда». Вторая часть «Патерика» озаглавлена «Назидательные рассказы для чтения в воскресной школе», которые напоминают «Вредные советы» Григория Остера в прозе. С них егоровская часть и начинается. Владимир Хворонов и Ольга Ульяновская в образе строгих учителей рассказывают короткие нравоучительные истории и дают «вопросы и задания после текста», которые недостаточно «славных» зрителей доводят едва ли не до смеховой истерики. За «Историей о православном ёжике» в этом сборнике следует задание «разыграйте историю в лицах», что и делают актёры томского ТЮЗа в, кажется, привычных им костюмах лесных жителей.
Сюжет «Ёжика» сегодня знают примерно все – даже те, кто в жизни не слышал о Кучерской. Но на всякий случай освежим историю в памяти. Очень религиозный ёжик (переодевшийся Хворонов) выполняет в лесу миссионерскую функцию: учит жучков и паучков креститься и встречать все невзгоды и радости благодарным «Слава Богу!». Одна только белочка слушает Мэрилина Мэнсона (это, конечно, егоровский привет Новосибирску) и познавать азы веры не спешит. Постепенно ёжик всё-таки уговаривает белочку обратиться к божьему свету, против которого она в принципе ничего не имеет. Остаётся только одна загвоздка: надо бы покреститься, а белочка панически боится воды. На помощь ёжику приходит ещё более твёрдая в вере божья коровка (Ульяновская), в чёрном платочке и с чётками в руках. Хитростью они подманивают белочку к реке и погружают в воду… А когда река выносит бездыханное тело белочки на берег, нерастерявшиеся звери радостно кричат: «Слава Богу, она утонула православной!», вслед за чем устраивают узнаваемый митинг «православных активистов» – ещё одна примета обновлённой реальности.
Комментировать содержание этой части отдельно сегодня страшно не хочется. Во-первых, потому что речь должна идти о тексте Кучерской, а он оказался актуализирован контекстом до степени прямого высказывания. Во-вторых, реакция СК и минкульта, которая заставила создателей спектакля исключить «Ёжика», красноречивее любой рецензии – и это ещё одно препятствия для разговора об искусстве. Наконец, как ни печально это признавать, ситуация показательна и в отношении самой «Гаммы», попытавшейся продлить сценическую жизнь спектакля, сокращённого на треть. В этом смысле продюсерский подход оказался в серьёзном конфликте уже не с властью, а с законом художественной целостности, нарушение которого в и без того неоднородной постановке – губительно. Заменив фрагмент спектакля на перформанс, который стал комментарием к ситуации за театральными стенами, постановщики сместили акцент с того, что они сделали, на то, что сделали по отношению к ним. И, какой бы вопиющей ни была нынешняя ситуация с давлением на театры, такой ход трудно оценить как однозначно верный.
Смеховую истерику после православного леса снимает хрустальный звон. Он напоминает мультяшный звук работающего механизма волшебной палочки, которой какая-нибудь добрая волшебница снимает морок, открывая глазам зрителей другой слой реальности. Это саундтрек к завершающей части спектакля – «Хрустальному миру» в постановке Крикливого. Пелевинские юнкера на боевых конях (изобретательно решённых с помощью качелей на длинных верёвках) охраняют подходы к Смольному накануне октябрьского переворота. Мешая эфедрин с кокаином, вальяжный философ Юрий Попович (Никита Сарычев) и по-юношески наивный Николай Муромцев (Никита Зайцев) обсуждают философа Шпенглера, визионера Штейнера и драматурга Стриндберга, стараясь не упустить из виду Ленина, под разными личинами пытающегося проникнуть на охраняемую территорию (неисправимо комедийный Вяткин).
– Причём обрати внимание: любая культура является именно парадоксальной целостностью вещей, на первый взгляд не имеющих друг к другу никакого отношения,– словами Виктора Олеговича юнкера намекают зрителю на то, что спектакль движется к финалу и пора уже обнаружить чудо монтажа, если рассчитываешь на катарсис.
– Но главное, конечно, не в этом, а в том, что каждый раз проявляется некое нерасчленимое единство, некий принцип, который сам по себе не может быть сформулирован, несмотря на крайнюю простоту…
Обессиленные дурманом и томимые невыносимой любовью к Родине, которая заставляет постовых взлетать на конях-качелях к звёздному небу со стихами и криками «Я защищу тебя, хрустальный мир!», Ленина они, конечно, случайно пропускают. Хрустальный звон в воздухе оказывается осколками чего-то необратимо разбитого. А актёры вновь становятся за пюпитры и завершают своё мучительно непение.
Изначальные условия спектакля – разные режиссёры, разные актёры, разные произведения – соблазняют зрителя смотреть «Песни о Родине» как сборник из трёх отдельных постановок, и такое упрощение делает трилогию не более чем симпатичной иллюстрацией к чужим произведениям. Но минималистичные инсценировки иронических по сути текстов приобретают трагический пафос благодаря той самой неспетой песне-склейке. И, насмеявшись, зритель неизбежно осознаёт простую и страшную истину: Родина – это то, о чём нельзя говорить. Не потому, что запрещают, а потому, что всякий поставленный вопрос становится проклятым, а всякая попытка честного разговора – если не оскорбительной, то, по меньшей мере, неудобной и неуютной.
Кажется, именно благодаря тому, что режиссёры не выбрали тексты «серьёзных» авторов (разумеется, не по статусу, а по интенции: допустим, Захар Прилепин выглядел бы в этом спектакле грубо и неуместно), зазор между предметом говорения и его формой становится физически ощутимым дискомфортом. Ясно становится одно: с чего бы Родина ни начиналась, всё равно что-нибудь да пойдёт не так. А нам останется на выбор смех и бессильное любование рассыпающимися осколками.