Агитка, спрятанная в цветах
В Новосибирске прошло очередное заседание секции критиков и любителей театра при местном отделении Союза театральных деятелей РФ. В объективе внимания – спектакль Андрея Прикотенко «Вишневый сад», поставленный в «Старом доме». Зарисовку с прошедшего обсуждения подготовила для ОКОЛО председатель секции Валерия Лендова.
Теоретики современного театра могли бы торжествовать: смысл увиденного формировался в сознании зрителя, чаемое свершилось! Каждый стал сотворцом, соучастником происходящего, заполняя пространство между знаками дорогим, близким ему смыслом. Члены секции с наслаждением сочиняли, каждый — свой «роман», слушать было очень увлекательно. Кто-то — про трагическое разминовение, несбывшуюся любовь Раневской и Лопахина. Кто-то увидел «семейную сагу» в духе Диккенса, во главе с верной Шарлоттой, воспитавшей всех Раневских на сказке Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес» — и какие тонкие ассоциации тут начались: Ани с Алисой, и Раневской с Алисой, а Симеонова-Пищика с Шляпником и т. д.! Отдельного «романа» удостоился Лопахин, чьи заветные мечты устроить общее счастье оказались грубо оплёванными…
Самое интересное, что режиссёрская партитура вберёт в себя и эти намёки, и ещё многие другие. Какой-то вихрь образуется из всех подмигиваний, ассоциаций и смещений, из мгновенных вспышек, сменяющих друг друга. Только это не сделает Прикотенко ни сентименталистом ни романтиком. Скорее жёстким прагматиком, железной рукой удерживающим жанр. Он сразу лишит чеховских героев присущего им самостояния, пометив каждого приёмами, взятыми из древних искусств (цирка, клоунады) и современных капустников, превращая персонажей в объект пародии и фарса. Ну — не каждого. Аня, Варя, Гаев, Дуняша, Симеонов-Пищик сыграны вполне традиционно.
Но общие места сменяются приёмами и знаками, у которых есть своя история, свои имя, отчество и фамилия. Так, Петя Трофимов начал жить и проповедовать в бане ещё в начале 30-х годов у Лобанова… Раневская в тесном кольце своей свиты внезапно отделится от стены в духе героев «Мастера и Маргариты». Она же в мужском костюме откинется назад в позе Зинаиды Гиппиус на известном портрете Бакста. В первом действии её невозмутимость и улыбка лунатички напомнят Демидову в «Гамлете»… Вечная Шарлотта в безразмерных цирковых шароварах — какой-то Мулен Руж Тулуз –Лотрека. Та же Шарлотта попытается стать «девочкой на шаре» — спасут, поддержат крепкие мужские руки… Бодрый старичок Фирс будет челночить туда-сюда во фраке, накинутом на ночную сорочку, — похоже выгуливал хозяйскую одежду Петренко у Някрошюса…
Спектакль превращается в некий кроссворд для нарядной публики, в разгадывание культурных кодов через приём, точнее, через костюм — роль художницы здесь трудно переоценить. Такой ход, наверное, можно поднять до уровня искусства, если он разбудит органику актёра, одушевит его игру подробностями и оттенками. Но ничего такого, на мой взгляд, не случилось.
Если нам не дано устремиться вверх, остаётся опускаться вниз. Гадать: какой купальник откроет нам балетная пачка Дуняши; удержит ли кальсоны Петя Трофимов, беседуя с дамой; элегантно ли спадёт полотенце с нижней части спины всё у того же несчастного Пети (спадёт, но не так элегантно, как у последнего экранного Холмса в Букингемском дворце)… Красный галльский петушок Яша завопит: «Невежество! Разве можно так жить?!». По-видимому, режиссёр с ним согласен.
…Ещё одна смелая версия была озвучена на секции в последнюю очередь: а что, если всё это сон?! Сон Лопахина, проспавшего поезд. Тогда, как говорится, и взятки гладки. (Вон Вера Павловна у Чернышевского четвёртый сон видит — и ничего, а спроси-ка сейчас, о чём был хотя бы первый?) Лопахину же снятся конкретные обитатели имения в их, так сказать, обнажённой сути (художница!). Так что в финале он уж и не знает, стоило ли оформлять купчую. Издевательски его поздравив, все бегут от него (прихватив Фирса, прихватившего дамскую сумку). Ярость и отчаяние Лопахина — и наше ему сочувствие!
Как выяснилось, многие зрители лелеяли именно эту версию. Мило, свежо. В начальных и финальных мизансценах есть , говорят, на это намёк – не увидела. Список версий можно продолжить. Однако ж по поводу обилия вариантов у Чехова (в другой пьесе и по другому случаю) что сказано? Если от какой-то болезни предлагают слишком много средств, болезнь неизлечима. Можно перефразировать Дорна: если для постижения смысла единственного спектакля годятся все мыслимые версии, то спектакль, скорее всего, далеко не совершенен, будь он хоть сто раз постдраматический.
Хотя, если не грезить в театральных креслах, а просто смотреть на сцену, никакой многозначности, на мой вкус, не видно. Выстроена «агитка, спрятанная в цветах», агитка, имевшая хождение в первые послереволюционные годы, когда Чехова пытались зачислить в сатирики прогнившего режима. Сегодня видим тот же сатирический нажим только с обратным знаком. Бывших эксплуататоров теперь обвиняем: а кто виноват? Надо было деньги делать. Инвестиции искать. Или хотя бы белую глин у, нашёл же Симеонов-Пищик, а его участок неподалёку от имения Раневской.
Просвистали, профукали Россию, а теперь мечтают о стране чудес. И гадают, кто скорее подаст на бедность — ярославская бабушка или Ермолай Алексеевич, женившись на Варе. «Недотёпы! Недотёпы! Недотёпы!» — и абсолютно не важно во сне кричит Лопахин это или наяву. Тут тебе и суд, тут и приговор. И кого тут интересует неумолимое Время, неумолимый ход Истории и человеческие жертвы, от века попадающие под него…
Можно, конечно, и так. А всё же как жаль, что никогда не напишешь в духе старых мхатовских критиков: «За стеной стучали, громыхали, куковали, в окна смотрел своими цветами вишневый сад и веял ароматом поэзии…»
Читать еще о спектакле Андрея Прикотенко «Вишневый сад»:
Татьяна Шипилова. Русский карнавал: бесконечный и беспощадный
Яна Глембоцкая. Спасти монологи Чехова
Татьяна Тихоновец («Петербургский театральный журнал»). Сон в вишневой метели