Алексей Житковский: «Я делаю свой воображаемый театр»
В Новосибирске проходит Всероссийский фестиваль-конкурс камерных спектаклей «Один. Два. Три». Одним из приглашённых гостей стал драматург, режиссёр, сценарист Алексей Житковский. В формате публичного интервью театровед и куратор фестиваля Ника Пархомовская узнала у Алексея о его жизненном пути: от специалиста нефтяной компании до востребованного драматурга, чьи пьесы ставят по всей России.
– Лёша, спектакли по твоей пьесе ставят в Москве, в Питере, в регионах. Сколько «Горок» сейчас идёт в России?
– Знаю, что вышло двенадцать, какие-то уже закрылись. Одна крайняя точка распространения пьесы – это Владивосток, другая – Вильнюс. Ещё в Бостоне есть небольшое театральное русское пространство – «Арлекин». Там сделали несколько читок и эскизов пьесы. Для меня это удивительно. Раньше я был уверен, что «Горка» – это локальная сибирская история.
– А ты прилагал усилия для того, чтобы появились эти двенадцать «Горок», или всё случилось само собой?
– Самое главное усилие – написать. Но его, как показывает практика, недостаточно. Мне кажется, с любым текстом нельзя работать в стол и надеяться, что он когда-нибудь выстрелит. С театром этот вопрос наиболее актуален: пока пьеса горячая, надо что-то с ней делать! Иначе темы, язык, которые заложены в тексте, на следующий день могут перестать работать.
У нас, драматургов, в этом деле есть замечательная поддержка – драматургические конкурсы, которых сейчас огромное количество. Поэтому, если написал пьесу, нужно рассылать её везде и не стесняться этого. Я знаю много драматургов, которые останавливаются на «Любимовке», но это какая-то стратегическая ошибка. В шорт-листе «Любимовки» двадцать текстов, а присылают восемьсот.
– Напомни, «Горка» выиграла «Кульминацию»?
– «Горка» выиграла всё, «Кульминацию» в том числе. Но, помимо конкурсов, с этой пьесой помогла ещё одна история. Я тогда осознал, что мне нужно опробовать свой текст, понять, живой они или нет. В моём городе Нижневартовске три театра – два профессиональных и один любительский. Но все актёры там голодные до современных текстов. Я собрал артистов из разных театров, и мы начали проводить читки. Наша команда существует уже четыре сезона, читаем не только меня. Помимо читок в театре, мы пошли с «Горкой» на телевидение и прочитали её там. Сразу появилось огромное количество откликов. Тогда поняли, что текст работает, и я начал рассылать всем это видео. Я вообще часто презентую свои работы в соцсетях, именно в формате проекта, предложения.
– Сейчас тебя все уже знают благодаря очень успешной истории с «Горкой». А с чего начинался твой путь в драматургии?
– Я родился в Омске. По первому образованию химик, закончил ОмГУ. Занимался органической химией, фармацевтикой, мы разрабатывали лекарства против рака.
– А как ты начал писать?
– Изначально меня это никак не привлекало и в театр я не ходил. Спектакль, который впервые меня впечатлил, – «Полковнику никто не пишет», он шёл на малой сцене нашей драмы. Форма этого спектакля заслуживает отдельного внимания. По периметру квадрата стояли стулья, а между сценой и зрительными местами был ров с водой. И когда солдаты топили сына главного героя во рву, брызги летели в зал. Получался прямо физический контакт, это меня очень тронуло.
После омского химфака я поехал учиться в Томск на курсы переподготовки по нефтегазовому направлению. Благодаря сотрудничеству местных с Шотландией получил диплом магистра Эдинбургского университета. Но я его теперь никому не показываю. Я приехал в Томск раньше времени и неделю шатался по городу. Случайно нашёл кафе, в котором висело объявление: ««Последнее танго в Париже» – просмотр фильма». Оказалось, что там существует киноклуб, который ведёт замечательная Ада Бернатоните, известный киновед. И с этого момента у меня началась двойная жизнь: днём я учился по нефтегазовому направлению, а по вечерам мы смотрели кино, тусовались, снимали своё кино. Тогда, конечно, сразу захотелось всё бросить и уехать поступать во ВГИК. Но случилось это не сразу.
В 2004 году я начал работать в крупной нефтяной компании, а в 2010 во время отпуска отправил три своих рассказа в приёмную комиссию ВГИКа на сценарный факультет. И поступил совершенно случайно с первого раза! Пришлось выбирать: или мы дальше качаем нефть, или я начну заниматься тем, о чём давно мечтал. Причём на тот момент у меня уже была жена и ребёнок. Все родственники считали меня абсолютно сумасшедшим, но жена, к счастью, поддержала. Я всё бросил и поехал учиться во ВГИК.
– Как проходило обучение?
– Я учился на курсе Нехорошева, это была замечательная мастерская. У Леонида Николаевича был такой принцип: когда мы работали над текстами, никогда не читали работы на аудиторию. Написал текст – и обсуждай его только с педагогом. Благодаря этому к концу обучения мы все остались очень дружны. В 2014 Леонид Николаевич ушёл из жизни, это было огромной потерей. Выпускались мы у Арабова. Кроме мастерства, у нас были замечательные педагоги по истории театра: Ольга Купцова преподавала зарубежный театр, Кристина Матвиенко – отечественный. Изучив всё это, сразу захотелось самому уже что-то создавать. И в 2014 я написал «Мизантропа», отправил пьесу на все конкурсы и забыл о ней. А в следующем году выяснилось, что текст победил на конкурсе «Евразия», и я поехал на фестиваль «Коляда-Plays». До этого такого театрального опыта у меня никогда не было. Мы смотрели по три спектакля в день, меня начали называть драматургом, какие-то люди всё время подходили и спрашивали, какие тексты у меня ещё есть. А у меня ничего на тот момент не было. В итоге даже денег дали и приз «Евразия» – огромный, сделанный из змеевика куб с латунной ёлкой на нём. Весил десять килограммов, еле его увёз.
– То есть из нефтегаза ты уже ушёл, но деньги за пьесы ещё не получал?
– Да, это был мой первый гонорар. Когда ушёл из нефтяной компании, несколько лет не работал, хорошо, что была финансовая подушка. Потом пошёл монтажёром на телевидение, снимал утренники в детских садах. Позже устроился в школу искусств, там я до сих пор веду курс «Фото- и видеомастерство» для подростков. Арабов называет этот процесс социализацией. Художник ты или поэт, тебе нужно быть в контексте, в этом я помогаю ребятам. А сам, благодаря этому замечательному месту, узнаю подростков, их проблемы, потребности, их язык.
– Лёша, а откуда ты берёшь сюжеты для своих пьес?
– Из всего подряд, на самом деле. У меня сюжеты очень долго придумываются, но быстро пишутся. Мне не нравится, что сейчас в современной драматургии есть определённый набор топиков, по которым можно разложить все тексты. Например, актуальные темы: гендерное неравенство, феминизм, подростковая травма, противостояние официальной политической повестке.
– Ты имеешь в виду социальный заказ: художник подсознательно или осознанно отзывается на голос времени.
– Да. Например, сейчас все обсуждают дело «Сети». Как же про это не написать?! Во время истории с Крымом целый шквал пьес по этой теме обрушился. Но, мне кажется, это не совсем корректный подход.
– А как появилась «Горка»?
– Конечно, всё родилось в детском саду. Однажды мы – родители, бабушки, дедушки – собрались строить горку. И у меня было ощущение, что это не горка, а Вавилонская башня. Уникальное ведь явление: люди из разных социальных слоёв, разного возраста в добровольно-принудительном порядке собираются вместе, чтобы что-то создать. И вот начинается игра. Дед-военный всеми руководит, кто-то хочет побыстрее слинять, к нам приходят какие-то ребята из Средней Азии, которые вообще не понимают, зачем это всё. Вот это, мне кажется, настоящая драматическая ситуация, завязка для пьесы.
Сложность «Горки» была в том, что, если раскручивать конкретно эту ситуацию, получается какой-то «Comedy Club», юмористическая сценка. А мне кажется, что принципиальное отличие от всех эстрадных форматов в том, что в пьесе можно проследить судьбу – человека, страны или даже лягушки. А ещё мне нравятся перевёртыши. Например, как написать пьесу про подростков? Логично будет взять травмированных подростков, которых очень жалко, и рассказать их историю. Но мне интереснее работать с противоположной ситуацией. Вот в детском садике понятно, что жертвы – дети. Но воспитатели – тоже жертвы, и мне интереснее рассказывать про них.
– Тебе как драматургу важно участвовать в постановочном процессе?
– Я очень уважительно отношусь к людям, которые тратят своё время, силы и деньги на работу с моим материалом. Были постановки, которые близки моему видению, были и те, которые сделаны совершенно другим языком. Но чтобы было против моего естества – такого ещё не видел. Меня вообще можно не звать, это не принципиально. Но иногда это важно и полезно для режиссёра. Данил Чащин, когда выпускал «Горку» на Таганке, приглашал меня, чтобы услышать комментарии. Мне такой принцип нравится. Я не сторонник капсульных, законченных вещей. Мне не кажется, что пьеса – это нечто забальзамированное, поэтому я всегда готов что-то дописать, подредактировать.
– У тебя есть представление, для кого ты пишешь?
– Несмотря на то, что у нас в Нижневартовске три театра, я несколько оторван от общей театральной жизни, которая происходит в Москве, Петербурге или в Новосибирске. Получается, я делаю свой воображаемый театр. К тому же я не состою ни в какой драматургической тусовке.
– Ты сознательно вне тусовки?
– Так получилось. Геополитический фактор, как говорится. Сейчас понимаю, что это даже неплохо. Конечно, есть тоска по общению, и, когда я приезжаю, мы все собираемся, нам есть что обсудить. Но в каком-то плане я нахожусь в привилегированном состоянии. В Нижневартовске меня никто не трогает, и я могу заниматься своим театром. Тем более, оказалось, что он находит отклик по всей стране, даже во Владивостоке. Вот и хорошо.