Анна Банасюкевич: «Почти про каждую пьесу, которую читают на “Любимовке”, мы думаем: вот это не поставят никогда».
Буквально на днях в театре «Старый дом» будут представлены пьесы из шорт-листа и fringe-программы фестиваля молодой драматургии «Любимовка». В этом году в новосибирскую афишу вошли шесть текстов: «Пол это лава, а Маша шалава» Марии Конторович, «28 дней» Ольги Шиляевой, «За белым кроликом» Марии Огневой, “Lorem Ipsum” Екатерины Августеняк, «Как я простил прапорщика Кувшинова» Ивана Антонова и «Голая» Милы Фахурдиновой, — которые станут поводом для разговора театра со зрителем. В преддверии читок Мария Кожина поговорила об устройстве фестиваля и об особенностях современной драматургии с арт-директором «Любимовки» Анной Банасюкевич.
— Мне кажется, что в сегодняшнем театральном пространстве существует довольно много фестивалей современной драматургии. Чем «Любимовка» отличается от других фестивалей?
— Действительно, есть какое-то количество фестивалей. Понятно, что у всех общая цель — находить интересные тексты, но среди них есть более специализированные, которые, например, занимаются документальным материалом, или сейчас появился фестиваль со смешным названием «Старый конь». Он родился из идеи, что все конкурсы предназначены для молодых драматургов, а для тех людей, которые уже состоялись в драматургии, ничего подобного нет, поэтому нужно такой фестиваль придумать. «Любимовка», мне кажется, отличается тем, что наша команда не считает главным найти готовые качественные тексты, которые могли бы сразу пойти на сцену. Она больше настроена на создание питательной среды, формирование драматургического сообщества, которое может вырастить интересных, талантливых людей.
У «Любимовки» нет формата. Например, мы можем взять в программу одноактовку, просто потому что ее написал интересный молодой автор, и нам показалось, что в тексте есть оригинальное звучание, оригинальная работа с формой или оригинальное высказывание на какую-то вполне традиционную тему. Три года назад мы создали fringe — отдельную программу фестиваля, в которую попадают тексты, полностью оторванные от современной театральной практики. Мы воплотили в этом такую утопическую идею — предвидеть театр будущего и найти тексты, которые поставят театр в тупик, заставят его деформироваться, а значит, развиваться. Мы не занимаемся продюсированием, не стараемся обеспечить существующую сцену материалом. В этом смысле «Любимовка» отличается свободой от нужд театра. В fringe может появиться любое сумасшествие, потому что нам показалось, что у этого сумасшествия есть потенциал.
— То есть, с самого начала это тексты, которые не будут востребованы театром и могут существовать только как литература?
— Любой текст может восприниматься как материал для театра, даже если в нем нет связной истории с сюжетом, персонажами и так далее — театр может быть разным. В какой-то момент может не быть запроса на такую неклассическую пьесу, но само ее появление вполне может этот запрос спровоцировать. Получается, что в этой ситуации процесс запускается не с помощью театра, а с помощью пьесы.
— Значит, в том, что какие-то пьесы остаются невостребованными, нет ничего страшного?
— Совершенно верно. К тому же, «Любимовке» важно наблюдать за развитием драматурга. Человек, который написал свой дебютный текст, совсем не обязательно написал его идеально, но у него есть возможность совершенствоваться. Допустим, драматург написал любопытную пьесу, но если на следующий год он написал точно такую же, то в принципе нет смысле брать ее на «Любимовку» — возникнет стагнация. Если же он вдруг пошел в другом направлении, нам интересно посмотреть, куда он движется, и подтолкнуть его в ту или иную сторону.
— Сколько уже существует фестиваль? Можно ли говорить о каких-то достижениях, случившихся за это время?
— В следующем году «Любимовке» будет 30 лет, и мы сейчас думаем, каким образом это событие отметить, чтобы фестиваль получился необычным, может быть, осмысляющим итоги последних лет. Я занимаюсь фестивалем с 2013 года, поэтому мне сложно говорить о предыдущем периоде. Мне кажется, относительно того, как развивается театральная и драматургическая ситуация в стране, со временем изменились задачи фестиваля. Раньше, когда «Любимовка» только создавалась, в атмосфере развалившихся связей внутри страны, важно было понять, есть ли вообще молодые драматурги. В те годы, 90-е и нулевые, театр и драматургия шли совершенно разными путями. Молодые драматурги были против сотрудничества с «театрами с колоннами» — там шли какие-то нафталиновые и коммерческие спектакли, а они мечтали о создании своего нового театра. Сейчас в этом смысле, конечно, менее острая ситуация. Драматурги видят, что работы их коллег востребованы театром, и понимают, что их пьесы тоже могут быть поставлены.
— Изменилось ли положение драматурга в театральном процессе?
— Я думаю, что изменилось, и изменилось серьезно. Драматург сегодня — не обязательно человек, который написал текст и сдал его театру; это может быть драматург-куратор, который с самого начала присутствует внутри спектакля, придумывает проект, занимается его реализацией. На «Любимовке» мы проводим семинары для драматургов, чтобы у них была возможность общаться со специалистами из разных областей. Например, мы сотрудничали с композитором Александром Маноцковым и художницей Ксенией Перетрухиной, которые рассказывали участникам фестиваля, что такое драматургия в музыке и современном искусстве; зачем им в их деятельности, их творчестве может быть нужен драматург. Из этой идеи взаимодействия людей разных театральных профессий появился проект «Практика постдраматурга», который мы делаем вместе с театром «Практика» и СТД. Мы пытаемся эту историю вывести на более масштабный уровень, чтобы драматурги попробовали себя в новой роли, которая в европейском театре вполне уже легализована. Теперь они на практике будут взаимодействовать с композиторами, художниками, театроведами, хореографами.
— Можно ли обозначить какие-то тенденции в современной драматургии? Отличаются чем-то программы «Любимовки» последних лет?
— Есть какие-то локальные изменения, связанные, например, с потребностями театра. Несколько лет назад ощущалась острая нехватка пьес для подростков. Вообще подростков довольно сложно затащить в театр, потому что вокруг кипит, бурлит жизнь, и общаться со сверстниками интереснее, чем смотреть спектакль, который не имеет никакого отношения к их проблемам. В драматургии был огромный пробел, но за последние два-три года и на «Любимовке», и на других фестивалях появилось достаточно много подростковой драматургии. Каждый год мы выбираем около пяти таких пьес, которые попадают в шорт-лист. Правда, некоторые из этих текстов такие честные, откровенные и жесткие, что благодаря нашему законодательству возрастное ограничение на них должно быть 18+, то есть, они не могут добраться до своей аудитории.
Другая тенденция — массированное присутствие женской драматургии. За последние три года, даже количественно, женщин среди авторов на «Любимовке» стало больше, чем мужчин. Соответственно, появляются пьесы про женский мир, не ограниченный традиционными ценностями. Последняя пьеса, которая произвела фурор, хотя и вызвала полярные реакции, — «28 дней» Ольги Шиляевой. Пьеса в форме античной трагедии, с хором и героиней, рассказывает о менструальном цикле, но, по сути, о тех стереотипах, клише, которые вокруг этого существуют; о том, что жизнь женщины, да и не только женщины, определяется сугубо социальными, или сугубо физиологическими обстоятельствами. В этой ситуации человек абсолютно растерян, потому что не понимает, кто он, есть ли у него свобода воли, или все определяется гормонами. Мне нравится эта пьеса тем, что с одной стороны, это манифест, а с другой стороны, автору удалось избежать какого-то пафоса, и в пьесе появилось много ироничных замечаний.
— А если говорить об общих эстетических стремлениях?
— У меня есть несколько разрозненных наблюдений. Во-первых, по моему ощущению, драматурги стали думать не только о том, чтобы высказаться на какую-то тему, но и о том, как создать оригинальную форму для своего высказывания. Во-вторых, если раньше драматурги пытались ухватить и описать современную реальность, то сейчас фокус внимания переместился на то, что происходит с человеком в этой реальности, как работает его сознание, как устроено его субъективное восприятие, защищается ли он от реальности или встраивается в нее. То есть, это вещи, связанные с индивидуальным человеческим опытом, а не с общественной проблематикой.
— Читаешь ли ты в процессе отбора пьесы, которые приходят на «Любимовку»? Есть ли у тебя какой-то набор приемов, чтобы определить хорошую пьесу?
— Поскольку я отбираю пьесы на fringe, я стараюсь читать максимально много, поскольку эта программа складывается их всего массива текстов, пришедших на «Любимовку». Вообще мы ищем новаторские штуки: в форме, в освещении темы, в языке, но говорить про критерии отбора все равно сложно — они у каждого свои. Я, наверное, интуитивно определяюсь в предпочтениях. Мне интересен субъективный взгляд драматурга, когда я нахожу какую-то мысль, которая не приходила мне в голову, или какой-то ракурс, который открывает для меня что-то новое.
— То есть, если на фестиваль придет какая-то крепкая пьеса, но в ней не будет чего-то новаторского, то она, скорее всего, не попадет в программу?
— Всегда на фестивале возникает спор вокруг, так называемой, хорошо сделанной пьесы. Можно ругать «Любимовку» за то, что такие пьесы появляются в афише, но, мне кажется, в этом нет ничего ужасного. Было бы странно не брать в программу очевидно талантливую вещь только из-за того, что она вполне традиционна. Мы все-таки хотим показать срез современной драматургии. Конечно, есть некоторый упор на оригинальность, но нет намеренного желания отсекать хорошие крепкие пьесы. Часто режиссеры просят меня посоветовать что-нибудь из последней «Любимовки», и мне всегда сложно что-то предложить. Все равно получается, что пьес, которые вызовут восторг дирекции из-за того, что они понятные, простые и безопасные, очень мало, а каких-то неудобных сложных текстов, которые вызовут у директора страх, что этот спектакль не соберет публику, огромное количество.
— Важно ли, чтобы ридеры были похожих взглядов, или наоборот это должны быть люди разных предпочтений?
— Очевидно, что в состав ридеров вряд ли попадет человек, который считает, что вся современная драматургия — полный трэш, и нужно ставить только классику. В основном, ридеры — это люди, которые имеют отношение к сегодняшнему театральному процессу. Они заинтересованы в этих современных текстах и считают их достойными внимания. Но у нас нет желания подобрать людей с похожими взглядами, тем более, это нереально. Не может случиться, чтобы семнадцать человек одинаково смотрели на драматургию. Мы страшно спорим в последнюю неделю, вплоть до ругани из-за каких-то пьес. Заканчивается это голосованием, потому что договориться, убедить друг друга невозможно. Ридеры очень разные: с кем-то совпадаешь на треть, с кем-то на четверть, с кем-то вообще не совпадаешь, но интересно, когда чувствуешь, что у человека есть свое представление о театре, о пьесе. Оно может расходиться с твоим, но тебе любопытно понять логику и вступить с этой логикой во взаимодействие.
— Есть ли конкуренция между разными фестивалями? Как ты относишься к тому, что одни и те же тексты могут оказаться на разных конкурсах?
— Я отношусь к этому спокойно. Мы действительно часто пересекаемся с другими фестивалями: есть основные авторы, которые шлют пьесы на все существующие конкурсы (и правильно делают). Конечно, возникают повторения. От того, в каком месяце автор написал и отправил пьесу, зависит, попал ли он раньше на «Любимовку», на «Ремарку» или на «Евразию». Мы учитываем, что если автор уже отмечен, то «Любимовка» не сможет ему сильно помочь, но это скорее негласный критерий, потому что если пьеса классная, то наплевать, участвовала ли она в других фестивалях, просто странно ее не заметить и поставить в менее выгодное положение, чем другие пьесы. Наша основная цель — представлять пьесы дебютантов, поэтому мы в свое время отделили офф-программу, «старых коней», поскольку возникла опасность, что афиша фестиваля всегда будет состоять из пьес Клавдиева, Дурненкова, Вырыпаева и Пряжко.
— Насколько сегодня велико сопротивление театров в том, чтобы работать с современной драматургией?
— В Москве есть все те же очаги, которые занимаются современной драматургией: «Практика», ЦДР, «Театр.doc», Центр им. Мейерхольда. Если обратиться к статистике в российских театрах и посмотреть, сколько раз были поставлены современные пьесы, наверное, это будет вполне приличная цифра, но когда начнешь разбирать, что это за пьесы, то среди них окажется всего несколько названий. Скорее всего, это будут пьесы Пулинович, «Человек из Подольска» Данилова, «Сучилища» Иванова. Это классные пьесы, но они написаны в понятных жанрах и форматах. А есть пьесы, неудобные, например, та же пьеса «28 дней». Ты не предложишь ее в какой-нибудь областной театр. Получается, если рассматривать современную драматургию как явление не только культурное, но еще общественное и социальное, то, конечно, сопротивление велико. Любая двусмысленность, любая идея, которая не вписывается в дремучую консервативную идеологию, не сможет проникнуть на сцену. Почти про каждую пьесу, которую читают на «Любимовке», мы думаем: вот это не поставят никогда.
— Как ты считаешь, почему существует мнение, что удел современной пьесы — малая сцена?
— В основном, авторы пишут камерные истории. Я видела попытку поставить «Человека из Подольска» на большой сцене, это был неплохой спектакль, но было видно, что режиссеру надо делать какие-то усилия: увеличивать количество людей на сцене, находить визуальные решения. Необходимость ставить камерную пьесу на большой сцене требует дополнительных режиссерских подпорок, потому что пьеса с самого начала рассчитана на другое пространство. Может быть, тяга драматургов вписать действие в малую форму связана с тем, что современная драматургия вышла из подвалов «Театра.doc» и «Практики». Может быть, это связано с эстетическими вещами. Сейчас время интимных разговоров со зрителем, а они требуют определенного расстояния, определенного количества людей. У театра нет цели приехать на стадион, встать за огромную трибуну и рассказывать своей пастве, как устроен мир и как надо жить.
— Расскажи, как были выбраны пьесы для программы «Любимовки» в Новосибирске?
— Инициатива исходила от театра «Старый дом», и меня поразила смелость в выборе пьес. Когда нас приглашают региональные и областные театры, обычно они просят отобрать пьесы для читок, и мы понимаем, что какие-то острые тексты не пройдут, и стараемся подобрать что-то нейтральное, потому что не хотим никого подставлять. В этом смысле то, что в афише «Старого дома» есть пьесы «28 дней», “Lorem Ipsum” и «За белым кроликом», что не с тематической, не с политической, а именно с эстетической точки зрения очень вызывающе, и непонятно, как отреагирует публика, говорит о решимости театра представлять современную драматургию в неприглаженном виде. Потенциально у некоторых зрителей, которые отстаивают позицию, что грязи хватает и в жизни, а в театре должно быть высокое и прекрасное, эти пьесы могут вызвать неадекватную реакцию. Классно, что театр не пытается каким-то образом угодить зрителю, а предлагает ему жесткий, честный разговор. Если я представляю, как могут пройти читки остальных пьес, то эти три оставляют интригу. Вообще в Новосибирске складывается интересная история. В других городах, когда мы делаем программу «Любимовки», мы привозим не только пьесы, но и режиссеров. «Старый дом» с ходу решил, что будет привлекать новосибирских режиссеров, и это гораздо более плодотворно: у текстов может сложиться своя локальная репертуарная судьба.