«Дознание» Хабаровского ТЮЗа: Игра в концлагерь
Пьеса Петера Вайса основана на материалах франкфуртского процесса начала 1960-х годов. Допросы нацистских преступников драматург скомпоновал в «ораторию из 11 песен», в каждой из которой убийства, размозженные детские черепа, трупы женщин, мужчин, стариков, много испражнений, гари человеческого мяса – ужас, ужас, ужас. Есть легенда, что редактор вернул Вайсу пьесу с пометкой «слишком страшна для театра».
Михаил Тычинин справляется с этой проблемой, распределяя на главную роль самого зрителя. Этот спектакль невозможно зафиксировать. Зрители меняют ход действия, и каждый новый показ отличен от предыдущего.
Дано: 5 актеров, 30 зрителей, место действия – холодный гараж.
Условия задачи: не вставать со своих мест, не вступать в диалог без специальной команды.
Зрители сидят вдоль стен гаража, друг напротив друга, так, что всегда можно видеть лица других людей. В гараж заезжает «Audi», из нее выходят двое мужчин в строгих костюмах и три женщины в длинных платьях. Актеры держатся высокомерно, холодно – общаются только между собой. Для зрителей – запись голоса, отдающая команды. Один из мужчин (Сергей Мартынов) – очень крупный, действительно, визуально устрашающий (а-ля телохранители в сериалах) – сооружает из автошин кафедру. Он – ведущий. Каждому из зрителей раздают отрывки пьесы: сначала читаем про себя, потом по очереди вслух, потом снова про себя, но уже в темноте под фонарик. Все это под музыкальное сопровождение – Шнитке, Бах, Орф. Мое внимание музыка перетягивала полностью, несмотря на то, что подборка довольно очевидная. А читать текст про зверски убитых детей под «О, Фортуна,/ словно луна/ ты изменчива,/ всегда создавая/ или уничтожая…» – это даже как-то неловко. В какой-то момент временем тоже управляют зрители – один из них получает в руки колокольчик, с помощью которого можно давать сигналы остановки чтения. В финале игра наподобие «фантов»: все пишут вопросы, кладут их в чемодан, перемешивают, достают бумажки, отвечают на вопросы. Получается такое обсуждение. На нашем показе вопросов почти ни у кого не было.
Такая реакция не кажется мне проблемой спектакля.
«Дознание» – это театральная игра, ход которой зависит от психо-эмоциональных особенностей коллектива зрителей. Спектакль предельно аскетичен, режиссер оставляет зрителя один на один с текстом пьесы, лишь добавляя короткие перебивки, которые могли бы возникать и в воображении при чтении. Спектакль происходит индивидуально для каждого: ты можешь покорно следовать инструкциям, а можешь рушить форму, ты можешь успеть прочитать текст, а можешь – не успеть. Слишком много нюансов влияет на индивидуальное восприятие.
Спектакль важен, во-первых, темой, которую он поднимает. Во-вторых, он интересен просто как зрительский опыт с точки зрения формы, а в-третьих, это очень важная работа для репертуара ТЮЗа. Не уверена, что для взрослой аудитории самый лучший способ разговора на заданную тему – это спекулятивная игра в концлагерь. Однако это хорошая попытка познакомить с текстом Вайса подростковую и молодежную аудиторию, говоря с ними на одном языке – языке игры, квеста, прямого включения. Самая важная часть – фанты – зрители сами задают вопросы и сами на них отвечают. Спектакль только повод для размышлений, точка отсчета. Думаю, что это финальное обсуждение может оказаться ценнее и интереснее, чем сам спектакль. Может ли человек в условиях войны и системы быть однозначно плохим или хорошим? Можно ли судить того, кто выполнял приказ? И не является ли жажда кровавой расправы над нацистскими преступниками еще одной формой фашизма?
В стране очевидных проблем с исторической памятью такие спектакли как «Дознание» гораздо более существенны, чем на родине драматурга. Дать старшекласснику возможность самому разобраться с тем, что такое система, кем является в ней человек, нарисовать свои портреты вождей – и, может, через пару лет на 9 мая будет ездить чуть меньше машин с наклейками «На Берлин!», «Можем повторить», а отцы семейств не будут пополнять гардероб футболками с изображением Сталина. Потому что, конечно, фашисты, уроды – расправы! Расправы! Но как же, например, ГУЛАГ? Кто мы в этой системе исторических ценностей и так ли уж мы уверены, что ничего никогда не повторится, или не повторяется уже?