«Искупление» Омского театра драмы: Искупим ли?
Алексей Крикливый перенес на сцену материал, казалось бы, для театра непредназначенный. В повести «Искупление» переплетаются частное, историческое и мифологическое время. Читателю непросто постичь весь огромный объем значений философской прозы Фридриха Горенштейна. В спектакле текст представлен развернуто, подробно, поэтому перед зрителем, погруженным в медленное, тягучее действие стоит задача не менее сложная, чем перед читателем. «Искупление» Омского театра драмы — спектакль не для одного просмотра. Каждый раз в нем можно заново разматывать запутанный клубок смыслов.
В центр панорамы послевоенной действительности помещен человек, определяемый обстоятельствами. Судьбы героев здесь связаны с историческими событиями, то есть подчинены общему ходу времени – война уже закончилась, но голод, страх, предательство остались. В мире, пронизанном ненавистью, человек пытается найти себе место среди «обгоревших» колонн, устремленных в чернеющую высь (художник Евгений Лемешонок). Они напоминают сваи разрушенного дома или развалины древнего города. На одной из колонн висят старые часы, стрелки которых остановились на отметке «без пяти двенадцать» — все застыло в ожидании нового дня (по сюжету — нового 1946 года) как обещания новой жизни. Но возможна ли новая жизнь, когда дочь пишет донос на мать, а сын находит в выгребной яме тела родных, которых сосед убил кирпичом, и в лихорадке повторяет, что кирпичи и соседи будут всегда?
Состояние искалеченного мира, прежде всего, отражается в состоянии главной героини, Сашеньки (Кристина Лапшина), впитавшей злобу всем своим существом. Вытянутая в струну, она в любой момент готова сорваться, выплеснуться на окружающих гневом. Резкая, угловатая в своей злобе, в зеркальном отражении она видит другую девушку, легкую, нежную, как образ детства, который возможен только в преломлении. А Сашеньке так хочется ощутить красоту жизни. Представляя себя героиней фильма, она кружится посреди зала на новогоднем балу, застывая в скульптурных позах. В реальности же весь мир – тесный железнодорожный вокзал – знак бесприютности и скитания, круговорота и взаимозаменяемости. Именно на вокзале, среди людей, утонувших в тулупах и телогрейках, бережно охраняющих свое добро, Сашенька видит Августа (Егор Уланов), который ворвется в ее жизнь, а потом исчезнет в неизвестном направлении. Для Августа встреча с ней на какое-то время станет спасением, ненадолго вернет его к реальности, успокоит воспаленное воображение.
Несмотря на то, что сюжетная линия, связанная с Сашенькой, тянется от начала до конца, содержание не сводится к теме взросления через постижение любви. В спектакле голос каждого персонажа звучит отчетливо, поэтому история Сашеньки воспринимается как одна из многих. Режиссерский фокус при этом все время смещается с крупного плана на общий, а с общего — обратно на крупный. В сцене, когда Август находит в замерзшей земле тела отца, матери и сестры истории персонажей сходятся в одной точке. Яростно философствует-проповедует профессор Павел Данилович (Михаил Окунев) — ныне политический заключенный; бьется в истерике его жена (Екатерина Потапова), которая пытается оградить мужа от тяжелых работ, чтобы спасти его для науки; отчаянно молится дворник Франя (Олег Теплоухов). Здесь переплетаются судьбы, звучат философские размышления, произносятся ветхозаветные притчи.
Из кучи тряпья Август бережно извлекает пластину льда, прижимает к себе, пытается растопить своим теплом, вдохнуть жизнь. Рядом с ним оказывается жена соседа-убийцы, у которой только что погиб сын. Трясущимися руками она протягивает Августу свой кусок льда. Это главная сцена спектакля, в которой смерть уравнивает, примиряет людей. В Екатеринбурге на «Реальном театре» эмоциональным накалом она пробирала до дрожи, до костей. На новосибирском показе прошла спокойнее, погрузила в размышления о преемственности жизни и смерти / смерти и жизни, но, как и раньше, сработала на то, что финал, в котором беременные женщины в белых одеждах радостно обливаются водой, показался нереальным, идиллическим. Жизнь не может в одночасье стать счастливой, ведь предел человеческих жертв, после которого восторжествует справедливость, все еще не наступил и наступит ли – неизвестно.