Назад Наверх

Marta Strzalko: Улица – это пространство зрителя, мы здесь просто гости

В то время, как в России единичные коллективы начинают выходить из театральной коробки, а перформансы независимых театров вызывают недовольство полиции, в Европе проводят масштабные фестивали уличных театров, где не боятся говорить о политике и социальных проблемах. В репертуаре польского театра Biuro Podróży перформансы о беженцах, толерантности, о манипуляции в современном обществе. На новосибирском фестивале «Три вороны» коллектив представил спектакль «Свинополис», гротескную историю об угнетателях и угнетённых по мотивам сатиры Джорджа Оруэлла. Актриса Marta Strzalko рассказала Наташе Бортник о том, как живёт независимый театр в Европе.

– Новосибирские актёры, возвращаясь с гастролей, с интересом рассказывают об абсолютно другом устройстве европейского театра. Какие организации преобладают в Польше – репертуарные, как в России, или проектные, в которых нет постоянной труппы?

– Что касается европейского театра, разные страны – разная культурная политика. Польша похожа на Россию – у нас больше репертуарных театров, где есть постоянный режиссёр, труппа, персонал. А в Англии, например, есть репертуарные театры, но без постоянного состава. Они нанимают артистов на определенные проекты. Такое устройство расширяет возможности актёра, делает его более мобильным, не привязанным к конкретному театру и режиссёру. Это очень интересная модель, хочется, чтобы в Польше было так же.

– А по каким правилам живёт ваша команда?

– Teatr Biuro Podróży образовался в 1988-ом году как студенческий коллектив. Основатель театра – Павел Шкотак, он до сих пор остаётся нашим руководителем. В 1988-ом Павел учился на факультете психологии и просто собрал компанию друзей. Все мы, участники команды, и тогда, и сейчас имеем совершенно разные бэкграунды – среди нас психологи, филологи, инженеры. Наверное, это и позволило нам создать нечто уникальное – артистичное и эстетичное одновременно.

– То есть в вашей команде совсем нет артистов с профессиональным образованием?

– В постоянной труппе – ни одного. В каком-то смысле мы перерабатываем людей, которые приходят к нам, учим нашей собственной философии. Единственный, у кого есть профессиональное образование – Павел. У него три диплома – психолог, театральный режиссёр и менеджер.

– Можете выделить общие правила, приёмы, которые используете при создании спектаклей?

– Форма – самое главное в наших перформансах. В неё мы зашифровываем смысл. В наших спектаклях очень много символизма. Мы никогда не создаём реалистичные длинные-длинные сюжетные истории, основанные на классическом произведении. Перформансы строятся на наших собственных сценариях и идеях.

– Кем вы вдохновляетесь? Может, есть режиссёры, которые близки идеям вашего театра?

– Большое влияние на нас оказало творчество Ежи Гротовского. Но наш коллектив только начинал свою деятельность в девяностые годы, поэтому мы, к сожалению, никогда не встречались с ним лично, не видели его Театр-лабораторию. Но нам удалось поработать с их друзьями, замечательным коллективом из Дании, который был основан студентом Гротовского.

– А из российских режиссёров?

– Мы используем форму, похожую на то, что создавал Всеволод Мейерхольд. Его можно назвать ещё одним нашим вдохновителем. На мой вкус, он, как театральный философ, сильнее Станиславского. Безусловно, Станиславский тоже глубокий и интересный, но нашему коллективу он не так близок.

– Вы позиционируете себя, как независимый театр. На какие средства тогда создаются ваши довольно масштабные перформансы?

– У нас нет постоянного финансирования – ни городского, ни со стороны польского правительства. Деньги на создание перформансов получаем за счёт грантов или сотрудничества с коллективами из разных стран. Финансовая независимость в наше время – это не просто. Сами понимаете, культура очень плохо субсидируется везде.

– В России независимые площадки – это редкость. Многим не хватает на это смелости.

– Мы начинали в очень тяжелое для театра время. Это был переходный период между коммунизмом и либерализмом. До смены правительства мы не могли быть независимыми. В стране царила диктатура, и наш первый перформанс был цензурирован. Потом всё изменилось – мы стали свободной страной, почувствовали себя свободными людьми. До этого мы не могли выступать на улице. Людям было запрещено собираться в большие группы – государство боялось толпы. Когда начались изменения, зрители стали исследовать реальность. Большая часть перестала ходить в театр, в кино. Поэтому мы тоже решили выйти на улицу, чтобы встретить зрителя там. И это сработало очень хорошо!

Первый перформанс мы создали в 1992 году – он основывается на истории Джордано Бруно. Известнейший итальянский астроном, open-mind философ эпохи Возрождения – именно он впервые описал космос, как открытое пространство, а Землю, как сферу. Однако его суждения посчитали сомнительными и отдали под суд инквизиции. Спектакль о Джордано Бруно имел колоссальный успех. Больше всего восторженных отзывов мы получили в маленьком провинциальном городке Польши. Там на главной площади собралось огромное количество людей. Они до этого никогда не были в театре, поэтому восприняли перформанс, не как искусство, а как часть реальности. Их впечатления – это было так наивно и свежо.

– Вы выступали в 50 странах мира – среди них Корея, Израиль Америка, Палестина, конечно, страны Европы. При этом вы всегда говорите на политические, остросоциальные темы. Как думаете, носители разных культур могут корректно считать транслируемые вами смыслы?

– Мы не заинтересованы в развлечении, поэтому с самого начала решили, что будем говорить только о серьёзных вопросах. В нашем театре создаются перформансы о войне, казнях, непринятии. А, взять к примеру, проблему манипуляции в обществе – уверена, что она актуальна для жителей Польши, России, Америки, Англии. С другой стороны, во всех спектаклях мы говорим про ошибки общества. Честно сказать, я не могу понять, почему в Польше столько людей голосовали за фашистов, поддерживали ультраправый сектор. То же самое касается и Венгрии – все мы помним премьер-министра Виктора Орбана. Такие исторические факты показывают, что люди будто не заинтересованы в собственной свободе. В октябре в Польше пройдут очередные парламентские выборы, что ж, посмотрим, кто победит.

– В России очень редко театральные коллективы решаются выйти на улицу, и тем более, поднимать такие острые вопросы.

– Вы, наверное, думаете, что показывать перформанс о войне в публичном пространстве для совершенно разных людей – очень рискованная идея. Но мы никогда не чувствовали какой-то опасности, при этом везде получаем огромный эмоциональный фидбэк. Специфика уличного театра в том, что у тебя нет границы, которая отделила бы искусство, спектакль от аудитории. Поэтому ещё один важный факт заключается в том, что перформанс – это не только сам спектакль, но и встреча со зрителями после. Они подходят к нам поговорить, объяснить, что чувствуют. Складывается удивительный непосредственные контакт с аудиторией.

– А можете выделить спектакль, который получил больше всего фидбэка, или вспомнить особенный для вас показ?

– На самом деле, их очень много. В голову приходит перформанс в Иракском Курдистане, в Халабджа. Этот город был разрушен химической атакой, организованной Саддамом Хусейном в 1986-ом году. Тогда было убито пять-шесть тысяч человек, большинство из них – дети. Мы были в Халабдже 8 лет назад, и город до сих пор остаётся мёртвым. Почва пропитана ядом, там ничего не растёт. Удивительные опыт, там мы почувствовали очень сильную связь со зрителем.

Ешё запомнилось выступление в Белграде – мы показывали Carmen Funebre, спектакль о войне, о конфликте с Югославией. Тот показ – один из немногих случаев, когда люди отвергли наше искусство. Часть зрителей сказали, что мы не должны привозить такое в Белград. Наверное, им кажется, что мы осуждаем их, но мне, честно, непонятна такая позиция. В наших перфомансах люди узнают себя – вне зависимости от того, живут они в Колумбии, Мексике или России. И я не понимаю, почему они не хотят говорить о самих себе.

– А в Польше встречались с подобным непринятием?

– Один из наших недавних перформансов рассказывает о сирийских беженцах – он был очень спорно принят в Польше. У нас нетерпимая в этом плане страна, особенно сейчас, когда это поощряется правительством. Когда мы показывали этот спектакль, люди кричали – они были против нас, против перформанса, против беженцев. Мы ведь выступаем на улице, и зрители чувствуют, что могут позволить себе такое отношение. Публичное пространство – это их пространство, они здесь сильные, а мы – просто гости.   

– Я знаю, что в 2010 году вы показывали в Новосибирске Carmen Funebre. А какая по счёту эта поездка в Россию? Успели сформировать мнение о наших зрителях?

– Я в России примерно в десятый раз. Люди здесь очень образованные и интеллигентные. Они понимают искусство, и у них есть своё мнение. Публика здесь больше открыта театру, чем в Польше. Польский зритель ожидает развлечения, а российский – искусства. Но я надеюсь, что и те и другие смогут найти в наших спектаклях что-то для себя. Мы, безусловно, пытаемся удерживать внимание, но даём гораздо больше, чем просто развлечение.  

– Вы регулярно перформите по всей Польше. Сложно назвать российский театр, который также постоянно бы выступал в разных городах.

– У вас есть коллективы, которые много путешествуют – например, театр «АХЕ» или «Дерево». Может, у нас с ними разные пути и приёмы – но у нас схожий бэкграунд. Это не значит, что в России нет других удачных экспериментальных компания кроме этих двух. Например, я знаю, что у вас есть Театр.doc. Это фантастический коллектив! Да, им приходится очень непросто, но то, чем они занимаются – одно из важнейших явлений в российской культуре. У них есть настоящая миссия в этой стране.