Подколесин и Мышкин: неженитьба, несудьба…
Николай Гоголь. «Женитьба».
Государственный драматический Театр на Васильевском (Санкт-Петербург)
Режиссер-постановщик Владимир Туманов. Художник-постановщик Семен Пастух.
Федор Достоевский. «Идиотъ».
Государственный драматический Театр на Васильевском (Санкт-Петербург).
Режиссер-постановщик Владимир Туманов. Художник-постановщик Елена Дмитракова.
Публика приняла театр хорошо. Публика не фестивальная, не околотеатральная, что грезит пиками театрального процесса и культурологическими символами, а та, что просто ходит в театр довольно регулярно, включив этот вид досуга, как говорится, в обычай, очевидно, интуитивно разделяя мнение, что «живое воспроизведение действует сильнее, чем мертвая буква и холодный пересказ». Заметно было: наиболее чутки эти зрители к проявлениям ярких моментов в актерской игре и взаимодействии партнеров на сцене, а также неравнодушны к броским и хорошо считываемым режиссерским придумкам в конкретных эпизодах. В этом Театр на Васильевском оправдал ожидания: и то, и другое, и третье – в классических постановках гостей представлено сполна.
***
Смотреть на актера Михаила Николаева в роли несостоявшегося жениха Подколесина – удовольствие.
Вот как начинает он свой день в сероватых, похожих на стеганое ватное одеяло или домашний халат декорациях: со сладко-ленивого пробуждения под новехонькой шинелью (одновременно привет и вызов Башмачкину) и будто бы приплывшего из нескончаемого сна монолога, что, мол, «точно нужно жениться», иначе «скверность становится»… Взбодрившись, этот отнюдь не маленький человек, а здоровенный детина в исподнем, жизнеутверждающе подпрыгивает, пытаясь разглядеть мир в высоком оконце. Не дотянувшись до света, ловит солнечный луч в воде, так и эдак поигрывая холостяцким оцинкованным тазом для умывания (куда он ноги тоже горазд окунуть) и продолжая разговор со слугой (который, впрочем, так и не появится на сцене) на тему приготовлений к свадьбе. Артист разыгрывает экспозицию (как в последствие и всю роль) необычайно щедро, привнося все новые нюансы и детали в облик безвольного и, тем не менее, обаятельного увальня…
Однако купеческий мирок невесты Агафьи Тихоновны (Мария Фефилова), как и она сама, неожиданно оказывается необычайно темпераментным и праздничным. Какое там сонное царство, сомненья и тягучие раздумья! Рыжекудрая стройная красотка носится по дому – страсти рвут ее в клочья, дыхание сбивается в предвкушении судьбоносных событий.
Сцена, где ее и Подколесина оставляют одних, и герои, пробиваясь сквозь комплексы, косноязычие и смущение, ведут светскую беседу, выигрышна в любом спектакле, но здесь мы видим прямо-таки грандиозное по накалу чувственности и чувства лирическое действо. Буквально апофеоз гармонии двух людей – мужчины и женщины, созданных друг для друга. Этот эффект, помимо актерской игры, поддержан другими сценическими средствами – пластика, музыка, свет и, безусловно, является точкой отсчета в концепции спектакля. А она у главного режиссера театра Владимира Туманова – о шансе, данном судьбой, упустив который Подколесин обрекает себя на небытие, полусон-полубред в серых ватных стенах, в финале здорово смахивающих на психушку.
***
«Идиот» по версии этого же постановщика – обобщенная до мифа (жанр спектакля) история о неправедных страстях –корысти, гордыни, сладострастии, что приводят героев к трагедии саморазрушения. Увы, сметая на своем пути способного спасти их от этой доли единственно безусловного носителя нравственного начала – князя Мышкина. Талантливый молодой актер Арсений Мыцык создает свой канон и легенду образа Мышкина, не похожие на исполнение этой роли великими предшественниками, но убедительные и самодостаточные. Мы верим каждому его нелукавому простодушному слову, его смятенью от невозможности объять любовью всех, не провоцируя конфликта, или, к примеру, хотя бы – Настасью Филипповну и Аглаю. В первую очередь, мы верим его глазам, которые не лгут… А еще –экстравагантным деталям, придуманным авторами спектакля для этого персонажа. Начиная с венка из полевых цветов вместо головного убора до заботливого стряхивания им с макушки Гани Иволгина пепла, которым тот, ерничая, посыпает свою голову. Помимо того, режиссер приподнимает героя над реальным бытовым пространством посредством невидимых другими персонажами сцен общения князя с девочкой (условно скажем, ангелом), понимающей его без слов. Что тоже подчеркивает его праведную не земную инакость…
С неменьшим азартом выписаны в этих спектаклях и другие роли. Так, явление в «Женитьбе» Кочкарева (Сергей Агафонов, в «Идиоте» он – Ганя) – это головокружительная пантомима на тему поиска выпивки, перетекающая затем в самые разные ипостаси поведения человека верткого, настырного, изобретательного: то он младенец на руках Подколесина, то вьюн, ловко опоясывающий героя, дабы не вырвался из свадебных пут, то еще кто-то и что-то в зависимости от обстоятельств… Женихи тоже все как на подбор, не только для Агафьи Тихоновны, но и для зрителя. Арсений Мыцык здесь моряк Жевакин – по причине кокаиновой зависимости неутомимо отвязный весельчак, правда, время от времени, что называется, на лету выпадающий из гонки претендентов. Пожилому экзекутору Яичнице (Сергей Лысов) главное – удачно приземлиться на предложенное кресло: для ревматика это целый ритуал. Претенциозность Анучкина (Владимир Бирюков), желающего, чтобы жена знала французский, явлена не только его манерностью, но и костюмом времен польского шляхетства. Стоит заметить, что в том и другом спектаклях костюмы художника Стефании Граурогкайте – немаловажная характеристика персонажей. Так, алые бархатные платья – Настасьи Филипповны и Аглаи (как условие невозможности выбора) в сцене объяснения их с Мышкиным придают ей и визуально предельный драматический накал.
***
Оба спектакля схожи тем, что (как заповедано давным-давно) здесь нет маленьких ролей. А поскольку гастрольная афиша позволила нам увидеть большинство актеров в двух работах – это уже названные Арсений Мыцык (Жевакин, Мышкин) и Сергей Агафонов (Кочкарев, Ганя Иволгин), а также Михаил Николаев (Подколесин, Фердыщенко), Мария Фефилова (Агафья Тихоновна, Аглая), Сергей Лысов (Яичница, Епанчин), Анна Захарова (Дуняшка, Александра), Владимир Бирюков (Анучкин, Лебедев) и другие – то талантливость и универсализм питерской труппы налицо. Притом, что классический гастрольный блок, безусловно, украсили и очень органичная в роли генеральши Епанчиной тончайшая актриса Наталья Кутасова, и Илья Носков, не бесспорно, но интересно сыгравший Рогожина.
Стало очевидным: актер – главный творческий инструмент Владимира Туманова, инструмент любимый и в первую очередь художественно обихаживаемый. Об этом он, кстати, говорит нередко в интервью. Что само по себе замечательно. Но… Все это актерское великолепие прокручивается, как и стремление Подколесина к женитьбе, по большому счету ВХОЛОСТУЮ. Не объединенное сверх сюжета режиссерским высказыванием. Зрителю довольно увлекательно излагают знакомую (классика!) историю, не развязав при этом ни одного потайного ее узелка, не рискнув заглянуть в глубины. Еще, судя по этим двум постановкам, приметно желание создателей ни в коем разе не дать зрителю заскучать, отчего не всегда мотивированно в спектакле вдруг появляются: какая-нибудь кадриль, замысловатый пластический кунштюк или бессмысленные пробежки персонажей.
Музыкальное оформление (в целом показавшееся мне иллюстративным) тоже грешит подобной наивно «бодрящей» функцией. Конечно, все это можно считать придирками – ведь публика, вроде, довольна. Но такая игра в поддавки – лакмусовая бумажка гораздо больших проблем, о которых сказано выше. Ведь прочитывать классику так односложно – «Женитьбу» чуть ли не в духе Андре Моруа («О минуте, определяющей судьбу»), а «Идиота» как драму общества, одолеваемого пагубными страстями, где нет места истинно чистому человеку, – означает спрямлять и обесценивать ее. (Тема жертвы в «Идиоте» сведена к кокетливому чтению Аглаей стишка о Рыцаре бедном и кокетливой же девичьей беготне, а обмен Рогожина и Мышкина нательными крестами – к произнесению слова «брат» едва не значении «подельник»). И с этим не хочется смиряться. Тем более, что современный мир соткан из множества опрокидывающих эти немудреные конструкции компромиссов. Классика, она потому и классика, что «заземлять» ее грешно, надо сделать усилие и подняться до нее – в том числе и зрителю.
Об оконце современного театрального процесса, в которое так же необходимо заглянуть (что требует усилия и… прыжка), – как-нибудь в другой раз.