«Sociopath / Гамлет» в «Старом доме»: Человек эпохи селфи
Игра «Sociopath»/сюжет «Гамлет.
Новосибирский государственный драматический театр «Старый дом».
Режиссер Андрей Прикотенко, художник Ольга Шаишмелашвили.
Заметив в одном из интервью, что в наше время самый прекрасный классический текст порой мешает режиссерскому месседжу и тут же признаваясь в пиететном отношении к пастернаковским переводам Шекспира, Андрей Прикотенко пишет свою собственную версию «Гамлета» – «Sociopath», погружая классический сюжет и известных героев в самый что ни на есть день сегодняшний.
Более того, сюжет этот становится основой компьютерной игры в жанре фанфикшн, и Гамлет не совсем Гамлет, а создатель данной игры, именующий себя здесь персонажем Типа Гамлет. Остальных соответственно – Дядя, Мама, Типа Офелия, Ее Брат, Ее отец, Друзья и Эмодзи. Казалось бы, игра в игре – формальный ход, аттракцион, однако новая старая история в этой обертке срезонировала и сдетонировала в восприятии публики уже на первом спектакле чрезвычайно мощно и абсолютно не развлекательно, не попсово… Потому что, как ни странно, именно он, #ТипаГамлетСоциопат#, посредством игры впустил целую сотню зрителей в «ореховую скорлупу» или вселенную (называйте, как хотите) своего сознания. Как бы одарив их всех, без разбора, способностью к глубочайшей эмпатии.
Вообще-то, в новом спектакле Гамлет – геймер-программист не так уж сильно отличается от шекспировского героя: его бесит ложь и несправедливость, он задает неудобные вопросы о совести, добре и зле, жизни и смерти самому себе и другим. И, берусь утверждать, именно они, «проклятые вопросы», с точностью стопроцентного попадания и нашли, в первую очередь, отклик у зрителя: в новосибирских соцсетях после премьеры заговорили о «внутреннем Гамлете», о том, что давно пора разобраться «в самом себе без конформистских уверток» и так далее. Невероятный эффект: Типа Гамлет на раз-два-три повернул зрительское зрение «зрачками в душу»…
Нет, он не герой – субтильный программер-интернетчик со смартфоном в руке. И на протяжении всей этой истории мы увидим его всяким – ироничным, въедливым, троллящим подлецов и хитрецов, равно готовым к наступлению и компромиссу, а также – слабым, молящим о снисхождении, боящимся «обделаться» после того, как его убьют (у человека эпохи селфи нелепейшие комплексы!). Но стремление-попытка задать существующему миропорядку вопросы и вступить в хотя бы рэперское противоборство со злом располагают к нему зал безоговорочно.
Разумеется, невозможно не предположить, что такое взаимопонимание сцены и зала – заслуга исполнителя роли Гамлета Анатолия Григорьева, скажем так, признанного премьера и главного рефлексирующего героя на подмостках «Старого дома» (Орест в трилогии по Еврипиду, Пер Гюнт и др.). Однако, заметим, большое впечатление производят и сами тексты, где непафосные, но убедительные манифесты Прикотенко о кризисе гуманизма бесшовно переплетены с цитатами известных рэперов и стихами в этом же стиле, написанными актерами, занятыми в спектакле: Анатолием Григорьевым, Александром Вострухиным, Яном Латышевым, Тимофеем Мамлиным. Самые важные поединки в этом спектакле – словесные. И хотя в батле с братоубийцей Клавдием, тот явно не слабый соперник, зрители по ходу аплодируют Гамлету – читай, его позиции:
– Крошка-сын к отцу пришел
И спросила кроха:
– Что такое хорошо,
и как мне злом не стать?
– Быть добром, значит – злу противостоять
– противостоять – стоять напротив, на своем напротив настоять,
– противостоять – стоять напротив, на своем напротив настоять…
… Трон был украден, дядя!
Эй!
Одной цитатой невозможно передать турбулентность этих ритмизированных словесных вихрей, обрушивающихся на зал. Притом, что предельно выразительны и в разных плоскостях восприятия не менее турбулентны и захватывающи все другие составляющие спектакля – световая партитура, видеоряд, саундтрек и, наконец, сценография, которая здесь представлена особой организацией театрального пространства: почти в середине зрительного зала сооружен прозрачный куб (клетка, ринг, монитор компьютера), где и происходит действие, зрительские места расположены по его периметру, с двумя небольшими амфитеатрами.
Впечатляет, безусловно, и пластика актеров, и сценические костюмы – в основном это белоснежная форма фехтовальщиков, возможно, характеризующая дорогие досуги обитателей Эльсинора, где люди, по мнению Клавдия, наконец-то зажили по-человечески, стабильно, довольные собой, пока не появился Гамлет: «стали любить свои простые потребности – сон, женщин, еду… Как, глядь, появляется рыцарь на белом коне…» И начинает копаться – «этот плохой, этот хороший…» То есть Гамлет, та самая «сбоящая деталька» в общественном механизме, которая мешает другим наслаждаться радостями потребления.
Почему же и сам Гамлет, не приемлющий лжи, называет себя социопатом? Да потому, что потери человечества в нравственном плане, считает он, необратимы: «Совести нет, нет никакой совсем… Потому что нет таких людей, перед которыми я должен бы был отвечать за собственную совесть..»
И то: даже в сравнении с кровавыми временами, когда происходило действие шекспировской трагедии, в нынешних людских играх нравственные отметки опустились на самое дно. К примеру, вместо уже цитировавшейся знаменитой реплики Гертруды: «Гамлет, перестань! Ты повернул глаза зрачками в душу, а там повсюду черные следы…» королева, предавшая мужа и сына, не только не раскаивается, но сама вручает отравленный клинок Лаэрту: «Кто-то побеждает, кто-то проигрывает… Если задуматься, не такая уж я и сволочь…»
Камертоном извращенности современного мира стала в спектакле короткая, как несколько звонких нот ее вокализа, история Офелии. У Шекспира девушка теряет разум и погибает, не вынеся смерти отца. Здесь златокудрая красавица с мерцающими огоньками космической гостьи в волосах, летающая по-над землей при помощи ангелоподобных крылатых эмодзи – единственная, кто произносит слово «любовь», причем нараспев, упоенно: «я лю-блю те-бя»… Но Гамлету дорога свобода, и он никому не верит, а королева и Клавдий пытаются использовать чувство Офелии, жестоко манипулируя ею, в своей игре. Вследствие чего прекрасная инопланетянка ломается, как кукла: вместо пения и нежных слов из ее горла вырывается жалкий отчаянный писк, и злые птицы-эмодзи с мерзким клекотом убивают ее. В мире, где возник термин «постправда» (этого слова в спектакле нет, но за стенами театра оно сегодня существует), места любви не осталось.
О «Социопате» можно говорить и писать очень много: это тот случай, когда анализ и комментарии к небольшому, допустим, двухстраничному произведению не умещаются в два пухлых книжных тома. Потому что спектакль этот густ и сложен, как окружающая нас сегодня действительность, и, как она же, – прост. Так прост в пользовании компьютер: подумаешь, – манипуляция парой десятков кнопок! Если, конечно, не знать и не вникать в его внутренности и программные коды… Так же неоднозначно «Sociopath» воздействует на зрителей: кто-то выходит после просмотра «перезагруженным», в раздумье и рефлексии, кто-то – в приподнятом расположении духа, удовлетворенный динамизмом рассказанной театром современной истории и эффектным ее воплощением.
В идеале – оба эти состояния соединяются в одном и том же зрителе. И тут, на полях, хочется заметить: в одной из рецензий на недавно вышедшую книгу театрального критика и театрального деятеля Марины Давыдовой, последовательной поклонницы постдраматического театра, есть колкое замечание: мол, как вы, фанаты, этим театром не восхищайтесь, катарсиса вам даже на самых любимых ваших спектаклях не видать… Свидетельствую, положа руку на сердце и электронную книжку, где в формате fb2 скачан «Гамлет»: в этом споре «Sociopath» Андрея Прикотенко – весомый аргумент в пользу фанатов.
Читать еще ОКОЛО о премьере спектакля «Sociopath/Гамлет»: текст Дмитрия Королева «Война против фитнеса»
В материале использованы фотографии Виктора Дмитриева