«Солнечная линия» Сергея Афанасьева: метафизика разбилась о быт
Муж и жена дома на кухне в пять часов утра не могут сдвинуться с места и закончить разгоревшуюся дискуссию – о нерождённых детях, не проговоренных обидах и желаниях. Такой разговор знаком тысячам российских кухонь, сцена могла бы стать завязкой очередного банального сериала, юмористического скетча или стендапа.
Однако в своей пьесе Иван Вырыпаев неожиданно и изящно выходит далеко за рамки бытового конфликта. В «Солнечной линии» сплетаются повседневность и метафизика, герои, хоть и твердят про «пять часов» утра и невыплаченный кредит, кажется, подвешены в безвременном пространстве, а используемая обсценная лексика – неотъемлемый инструмент для передачи внутренней психологической грани, подступающего безумия. Два героя, одна комната, минимум действия и развивающийся в диалогах сюжет – фактическая простота пьесы становится настоящим вызовом для актёров. В предлагаемых обстоятельствах они – содержательный и эмоциональный центр действия.
Барбара (Регина Тощакова) и Вернер (Тимофей Ситников) в пять часов утра выясняют отношения на кухне. Такие обстоятельства, очевидно, предполагают ощущение эмоционального и физического истощения, затуманенный мыслительный процесс, обострение органов чувств. Но на сцене «13 трамвая» симпатичные, энергичные актёры, одетые в выглаженные домашние костюмы, Барбара с аккуратным пучком на голове. Десять минут назад они, должно быть, пили чай в гримёрке, прихорашивались у зеркала или обсуждали планы на вечер. Актёры выходят на сцену «холодными» и расслабленными, совершенно не похожими на супружескую пару, которая с десяти часов вечера до пяти утра выясняет обиды, скопившиеся за семь лет брака. В этой неподготовленности кроется причина того, что обилие мата (о котором нас заранее заботливо предупредил режиссёр) сразу воспринимается, как нечто неоправданное и отталкивающее – вне зависимости от зрительского опыта, возраста и личной открытости. Нецензурная брань – опасный элемент, который при умелом использовании становится точным инструментом усиления энергетической волны. Если артисты сами добрались до эмоционального пика – мат звучит естественно и закономерно. Но актёры «13 трамвая» будто стесняются реплик. Они с выражением разыгрывают отрепетированный диалог, но произносимые витиеватые ругательства Вырыпаева не могут превратить старательных молодых ребят в уставших, отчаявшихся супругов.
С развитием действия недовольные вздохи зрителей сменяются одобрительными смешками – мат превращается в элемент комического. Ругательства воспринимаются как типичная человеческая привычка, а их использование втаптывает зрителя в быт.
Из элементов сценографии – на сцене выстроены яркие дверные проёмы, стоит стол с двумя стульями, стену украшают яркие часы. Цветовой акцент сразу притягивает к себе внимание, но непонятно, случайно или намеренно создаётся этот эффект. Можно предположить, что броский жёлтый (не болезненный оттенок, как у Достоевского, а солнечный, как яичный желток) использован для эффекта неестественности, зыбкости окружающего героев пространства. Но эта идея не считывается – сценографическое решение воспринимается, как неоправданная наивность.
Метафизическое поле Вырыпаева похоже на мистический лимб, в котором боялись увязнуть герои фильма «Начало». Драматург нарочно умалчивает о том, что предшествовало описываемой сцене, какие социальные роли выполняют герои – помещает их в безразмерное пространство, в котором не имеет значения ничего кроме откровений о «солнечной линии». На первый взгляд, бытовой спор о погашении кредита и планировании детей превращается во всеобъемлющий архетип далекого и нереального «светлого будущего». Автор естественно и изящно вплетает в динамичную перепалку смыслообразующие признания героев, тем самым без лишнего пафоса раскрывает их внутренний мир.
Вместо этого актёры «13 трамвая», размышляя о высоком, загадочно смотрят в зрительный зал, моменты мистического озарения сопровождаются звуковыми и световыми эффектами – такие банальные решения не обогащают действие дополнительными смыслами, наоборот, превращают откровения в бессмысленные заумные фразы, а спектакль в развлекательное представление.
В тексте Вырыпаева финальное признание Барбары «я ищу в тебе “а ты, дорогая моя, просто брильянт”» передаёт саму суть «солнечной линии» – непреодолимого предела, который одновременно притягивает к себе, но не позволяет героям соединиться на одной из сторон, докричаться друг до друга. В этой странной просьбе – усталость, отчаяние и безвыходность. Но в спектакле фраза становится прихотью взбалмошной женщины, которой не хватает аргументации и терпения для конструктивной беседы.
Все элементы, работа актёров, сценография, используемые звуковые и световые эффекты в общей сумме представляют собой не более, чем комедию, разыгрываемую старательными артистами. Барбара и Вернер – в спектакле Афанасьева это плоский узнаваемый штамп, типичный образ изнурительной семейной жизни.
Действие, построенное в традициях психологического театра, больше походит не на картину Нолана, а на бытовую сцену из ситкома на «ТНТ» или один из сюжетов «Камеди» – здесь и забавные ругательства, и злободневные вопросы, и актёрский запал, а упоминаемая «солнечная линия» – лишь неудавшаяся шутка.