Назад Наверх

«Тангейзер» в ракурсе экстракорпорального оплодотворения

Р. Вагнер «Тангейзер», Новосибирский академический театр оперы и балета.
Режиссер Т. Кулябин,
дирижер А. Рубикис,
художник-постановщик О. Головко,
художник-дизайнер О. Палей,
художник по костюмам Г. Солодовникова.

 

История вкратце такая. Выдающийся кинорежиссер Тангейзер в муках творчества удаляется из киношной богемы и снимает фильм о том, как 18 лет своей жизни (которые не освещены в Евангельских текстах) Иисус провел в Гроте Венеры, предаваясь чувственным наслаждениям, но затем преодолел искушение и пошел к людям, чтобы принять жертвенную мучительную смерть. Когда съемка окончена, к Тангейзеру являются его собратья-режиссеры (весьма развязные и легкомысленные, надо сказать, люди), среди которых и кровный брат Вольфрам фон Эшенбах (лауреат многочисленных кинопремий). Они зовут Тангейзера поучаствовать с новым фильмом в престижном Вартбургском кинофестивале, тем более, что мама его Елизавета (соответственно и мама Вольфрама), арт-директор этого самого фестиваля, очень по нему скучает и за него переживает. Тангейзер соглашается.

 

Однако на фестивале случается скандал – тусовка подвергает остракизму автора крамольного фильма и рекомендует ему отправиться с паломниками в Рим, замаливать грехи – метафорически, конечно, какое в наше-то время  паломничество, да еще и с пилигримами. Но Тангейзер все принимает очень близко к сердцу, как и его мать. Поэтому тяжело заболевает. Мама Елизавета за ним какое-то время ухаживает, но потом решает все-таки умереть и умирает. Брат Вольфрам тоже ухаживает за больным, ему и удается услышать бред Тангейзера о мучительной встрече с Папой и всю эту историю о его посохе, который не может расцвести, как не может грешник уровня Тангейзера получить прощения. В итоге главный приз Вартбургского фестиваля – статуэтку в виде расцветшего папского посоха – в очередной раз получает Вольфрам.

Такой сюжет придумал для вагнеровского «Тангейзера» режиссер Тимофей Кулябин. Идея понятна – настоящий художник имеет широкие права и свободу в выборе тем и материала для своих творений. И мучения его творческие – его крест, который потяжелее будет, чем у иных страдальцев, обыденные земные муки претерпевающих. Эта идея, безусловно, вдохновляла и Вагнера при создании этой оперы (хотя не она одна), да и вообще многих художников – вспомним хотя бы Александра нашего Сергеевича с его «Таков поэт: как Аквилон что хочет, то и носит он» и т.д. Я, кстати, тоже разделяю эту позицию и, в том числе, вполне признаю право режиссера интерпретировать оперу в соответствии со своим сугубо индивидуальным пониманием, даже понемножку борюсь за это его право доступными мне способами – студентов просвещаю, например.

Но тут условие одно есть – какая угодно смелая, дерзкая и провокативная интерпретация должна иметь цель и смысл, желательно – приумножать смыслы, давно уже вычитанные из известного текста, и уж в любом случае в разработке нового сюжета, навязанного опере волей Творца-Демиурга (режиссера), концы должны сходиться с концами. Логика необходима, пусть даже парадоксальная. В спектакле Кулябина, сразу скажу, парадоксов нет – есть ошеломляющие своей очевидной беспомощностью попытки соединить актуальную вроде бы современную историю с пратекстом, оборачивающиеся фальшью и сценической ложью.

 

Вот начало 1 акта. Тангейзер снимает кино «Грот Венеры». Соответственно здесь он молчит и объясняется со съемочной группой нелепыми жестами, а весь огромный кусок его вокальной партии в дуэте с Венерой передан Актеру, исполняющему роль Иисуса. Вообще-то сей дуэт – одна из чувственнейших и экстатических сцен у Вагнера, она написана как единое неделимое целое, со своей драматургией, с типичным для композитора волнообразным внутренним развитием и должна довести нас, слушателей, если не до исступления, то по крайней мере до какого-то эмоционально яркого состояния. Я, как музыкант, до этого состояния дошла, но не благодаря музыке, а потому как раз, что ее постоянно грубо прерывали, якобы делали остановки во время съемок. Это циничное деяние, возможно, и было бы все же оправдано, если бы служило истинно серьезным целям, хотя бы создавало какой-то супер-эффект. Но нет – жестокость по отношению и к музыке, и к музыкально чутким зрителям вызвана только лишь желанием как-то поправдивее показать процесс киносъемок.

Однако процесс этот все равно выглядит весьма карикатурно. А уж то, что снимает Тангейзер!… Такое ощущение, что это какая-то допотопная немая фильма: капище Венеры создано при помощи примитивной картонной декорации; главные герои постоянно падают на колени, простирают и заламывают руки; окружены они полуобнаженными вакхами и вакханками, довольно робко имитирующими любовные ласки. Венера одета, причесана и украшена как сотрудница дорогого борделя, Иисус же, напротив, как только что с фрески Леонардо сошел – так за 18 лет и не снял свои иудейские хитон и талит. И вы хотите сказать, что это снимает выдающийся кинорежиссер? Что эту лабуду он повезет на престижный кинофестиваль? Вы шутите!

Но вот вам и кинофестиваль – красная дорожка, софиты, тусовка (дамы, почему-то почти в одинаковых платьях вне моды и стиля, хоровые дамы, одним словом), папарацци, ну и все те же развязные самовлюбленные претенденты. А трубачи, исполняющие фанфары, стоят в зрительном зале в боковых ложах-лодочках, поэтому как только они начинают играть, всю остальную музыку уже и не слышно. Ну, да ради красного словца, как говорится…

Здесь мы встречаемся с главной загадкой и загвоздкой спектакля – Елизаветой, превращенной по желанию постановщика из юной мучительно-страстно влюбленной девушки, идеальной жертвенной возлюбленной в старушку, мать двоих взрослых сыновей. Молодую исполнительницу Ирину Чурилову подседили, состарили, втиснули в возраст, и надо отдать должное певице – она вполне в нем актерски убедительна. Но… Вагнер может и не так мастерски создавал индивидуальные музыкальные характеристики, как, скажем, Моцарт или Чайковский, но все же он был гениальным композитором, и если писал музыку для молодой девушки – то это особенная такая музыка, учитывающая возрастную психофизику героини. Для старухи он написал бы другую. И вся партия-роль Елизаветы в спектакле проходит под девизом «Не верь глазам своим!», ибо на сцене стоит бабушка, а поёт-то все равно молодая дева, поет и страстно, и взахлеб, и сладостно-нежно – про трепет, наслаждение и блаженство, про свою волнующуюся грудь и непереносимые сердечные муки. И при чем здесь мать? Режиссер так хотел для чего-то изъять из вагнеровского шедевра идею спасительной, искупительной женской любви, что пошел на явный подлог.

 

Подложный и весь образ Тангейзера. Какой он выдающийся кинорежиссер, мы уже поняли. Но он вроде бы прямой, бескомпромиссный, антигламурный и уверенный в своей творческой правоте художник. Во всяком случае на фестивале, да и раньше, в сцене с коллегами, он это всем своим видом демонстрирует. А тут вдруг нападки явных конъюнктурщиков, носителей пресловутых двойных стандартов, производят на него такое сильное впечатление, что он чуть ли не сходит с ума, впадает в ступор, а потом в бреду начинает каяться в чужих грехах.

А вот для чего режиссеру понадобилось ему брата организовать, да еще и в лице Вольфрама – тайна сия великая есть. Для того, чтобы ввести мотив братского соперничества – один, мол, гений (хм…), и мать его явно больше любит, а другой несправедливо призы получает? Кстати, Вольфрам сам был явно обескуражен и растерян, когда получал приз. А чему, собственно, удивляться – он хотя бы предъявил нам прекрасный романс о вечерней звезде, а Тангейзер что? Неуклюжее копошение Иисуса в пышных юбках блудовитой Венеры?

Но пора уже поговорить и о музыке. Вагнера, этого великого немца, трудно спутать с любым другим композитором. Вот включишь случайно канал Mezzo, услышишь 5-6 тактов каких-нибудь «Нюрнбергских мейстерзингеров» и сразу понимаешь – Вагнер, хоть этих самых «Мейстерзингеров», по правде говоря, наизусть и не знаешь. С новосибирским «Тангейзером» совсем другая история: слушаешь-слушаешь, и все ждешь, когда же Вагнер будет, а «Тангейзера»-то как раз помнишь прилично, и музыку, конечно,  узнаёшь. Но где ее страсть, поэзия, где романтические волны и взрывы, где энергетический напор, вынимающие душу струнные и призывающие в космос медные – то есть все то, от чего фанатичные поклонники маэстро до сих пор впадают в экстаз? Айнарс Рубикис грамотно исполняет какую-то среднеарифметическую романтическую музыку – так можно сыграть, например, Гуно, еще с десяток композиторов, однако не Вагнера.

 

Поют все, кстати, прилично, можно даже сказать (с точки зрения вокала вообще) – отменно, особенно Ирина  Чурилова, Павел Янковский (Вольфрам), Дмитрий Ульянов (Ландграф). Но голосá у них такие «итальянские», бархатисто-тембристые, а немецкий такой никакой, что с Вагнером опять же возникают проблемы. Исполнитель заглавной партии датский тенор Стиг Андерсен, известный исполнитель вагнеровских партий, тут исключение. Его вокал, к сожалению, был небезупречным, но он нужным стилем владеет, в его голосе был и напор, и метал, и особая интонационная окрашенность, идущая от хорошей артикуляции на немецком. Но он один спасти ситуацию не мог, тем более, что большой и эффектный кусок партии в самом начале у его оттяпали. Хор постановщики держат, в основном, за кулисами, и приглушенные выдающиеся мелодии Вагнера звучат просто как фоновый саундтрек, что вызывает здоровое негодование у тех, кто пытается все-таки получить удовольствие от музыки.

В одной из сцен вагнеровского «Тангейзера» Елизавета, обращаясь к Деве Марии, поет о том, что она тоже непорочна и просит Марию забрать ее к себе. В нашем случае, при двух-то сыновьях, это смелое заявление наводит на мысли об экстракорпоральном оплодотворении или о суррогатном материнстве. И весь спектакль, честно говоря, представляется плодом отнюдь не любви (режиссера к музыке), а скорее каких-то манипуляций в пробирке, in vitro, да и вообще – «вне тела» партитуры.

В материале использованы фотографии Виктора Дмитриева с репетиции «Тангейзера»

 ПЕРЕПОСТ на эту тему: Вагнер по-человечески, «Коммерсантъ», Роман Должанский, Дмитрий Ренанский