Три Онегина, Татьяны и ворон
Александр Сергеевич Пушкин «ONEGIN».
Сахалинский международный театральный центр им. А.П. Чехова.
Режиссер Маргарита Красных, художник Кирилл Пискунов, художник по свету Сергей Рылко.
В сахалинском Чехов-центре появился первый пластический спектакль – «ONEGIN» по мотивам романа Пушкина. Зачинателем нового направления стала штатный балетмейстер Маргарита Красных. Слова в спектакле существуют, но только в проекциях и в пестром разнообразии песен – от БГ до Ленинграда. Тем не менее формула перформанса пробивается в эпатажной настенной надписи: «Онегин мудак». Сразу после премьеры фотографии сцены с этой фразой мгновенно превратились в мем и вызвали неожиданную волну одобрения в соцсетях.
Режиссер Маргарита Красных не то чтобы рассказывает историю своими словами, а вместе с драматическими артистами сочиняет историю поверх знакомого текста. Молодые люди не танцуют роман, а существуют в его обстоятельствах и решают те же вопросы, что и герои 200 лет назад. Они встречаются в пространстве, похожем на модные сейчас индустриальные зоны, превращенные в ресторанные дворики: с постоянно звучащей музыкой, танцами до утра и молодежной тусовкой (сценография Кирилла Пискунова). В таком облагороженном закоулке живет странный персонаж – нечто среднее между бродягой и рэпером с птичьими повадками ворона. Он цокает, ходит покачиваясь и выглядит, как сизая и мудрая птица. А может быть, это очередной бердвотчер, который копирует повадки любимых пернатых и превращает их в свой лайфстайл. Однако очевидно, что именно этот умудренный бердмэн (Роман Болтаев) хранит вековые воспоминания о пушкинских стихах и подсаживает на них заглянувших сюда юнцов.
Когда-то принца датского в исполнении Высоцкого называли Гамлетом из подворотни. Сахалинский Онегин настолько же лишен ореола литературности и пафоса героического. Более того, персонаж деконструирован и в прямом смысле: его играют три актера, каждый из которых отражает определенную сторону характера. “Мечтатель” (Никита Хвостиков), “Одиночество” (Андрей Волколуп), “Кутеж” (Виктор Крахмалев) вышито на их модных сюртуках. Они появляются как центральные лица в групповом танце, зажигают энергией окружающих и покоряют дам, но сами обращены к одной-единственной леди – хандре. Красивая, притягательная сущность в исполнении Светланы Задвинской манит нарциссичного Онегина, заставляет гоняться за своей тенью, отраженной на стене, и не дается в руки. Этот тройственный Онегин буквально влюблен в свою хандру. Евгения, как и 200 лет назад, больше интересует он сам, чем кто бы то ни было.
На первый взгляд, ему противопоставлен Ленский (Сергей Сергеев). Он целостен в своем романтизме: влюблен, поэтичен, рассержен. Именно Ленский назовет Онегина хлестким словом «мудак» и вызовет тем самым на дуэль. Но и в его позиции больше позерства, чем реальных чувств к той же Ольге, а под белым фраком – алое, но всего лишь нарисованное сердце.
Другое дело женские персонажи. И Татьяне, и Ольге в этом спектакле отведен больший объем жизненных переживаний. Хрупкая и озорная Ольга (Ирина Женихова) не вполне монтируется с пушкинской пустоватой светской красоткой. В ее в желании выглядеть гламурно и блестяще больше наивности и угловатости, которые напоминают о совсем юном возрасте героини. После смерти Ленского ее незрелость заиграет драматической нотой: новый избранник в мужья будет и намного старше ее, и не органичнее в общении с ней.
Татьян в спектакле тоже три (Анастасия Жаромская, Алла Кохан, Анастасия Солдатова), но они не маркированы, как Онегин, и появляются не одновременно, а в разных стадиях сюжета. В каждой из них нет закрепленной характерности, они не конструируют собственный образ, как это делают другие персонажи. Они стихийны и отдаются порыву чувств, даже если эти чувства их ранят, заставляют выглядеть нелепо и глупо. В начале Татьяна под стать Ольге – тинейджер, который как можно скорее хочет вскочить в любовную историю, испытать кружение чувства, броситься в него, но вместо этого забавно бьется о стенку, расшибая лоб и коленки. В финале из пластики Татьяны исчезает непринуждённость: драматический опыт неразделенной любви как будто вытягивает ее энергию, подвижность и непосредственность реакций. В сцене с признанием Евгения она застывает перед ним в военном мундире, полная мужества и отстраненности. И только в глазах остается лирическое настроение, возможно, даже излишне патетическое.
Финал спектакля отражает интересный поворот в интерпретации романа «Евгений Онегин». Отказ Татьяны, который в традиционном восприятии всегда ассоциировался с воплощением достоинства русской женщины, в современных спектаклях оборачивается совершенно другим смыслом. Для любимой пушкинской героини любовная трагедия становится формой социализации в патриархальном обществе. Облачаясь в мужской костюм, она открывает в себе умение быть жестокой и сильной, как Онегин. Такой была Татьяна актрисы Дарьи Емельяновой в известном спектакле «Красного факела», такая Татьяна и в Чехов-центре. И в драматическом, и в пластическом спектакле оказывается достаточно одного жеста, чтобы показать, как общество переформатирует человека.
Вообще Маргарита Красных в «ONEGIN» стремится избегать формально-балетных решений, в создании ткани спектакля идет от артистов, которым ощутимо сложно работать в новом жанре, но режиссер находит органичную им пластику и интересный жест, собирает их в ансамбль. Свежесть и смелость ее видения романа подкупает, но пока это первый шаг на пути к обретению уникального самостоятельного языка. В спектакле много придуманного. Например, удачна сцена гадания на суженого: она превращена в коллективный танец с валенками, которые сегодня смотрятся не как обувь, а, скорее, как странные ритуальные вещицы. Но в то же время не удалось избежать стертых метафор – старые чемоданы в сцене путешествия героини, снежные бури из белых конфетти как отражение русского холода и тоски. Тем не менее у постановочной команды получилось написать собственную страницу в каталоге интерпретаций знаменитого, уже ставшего мифом текста. И самое главное, что перспектива пластического направления в Чехов-центре намечена так четко, что ждать продолжения, безусловно, стоит.