«Ворон» в театре «Глобус»: игры в профессионализм
«Ворон», К. Гоцци.
Новосибирский Молодежный театр «Глобус».
Режиссер Иван Орлов, художник Каринэ Булгач.
Сценография «Ворона» вполне аскетична: несколько металлических табуреток и бумажный театрик, отдаленно напоминающий подмостки Треплева в бутусовской «Чайке» (известный спектакль «Сатирикона»). Скупой и профессиональный рисунок художницы Каринэ Булгач не сразу открывает карты – и фокус, балансирующий на грани осмысленного минимализма и актуальной бюджетной экономии понимаешь не сразу. Зная, что спектакль в основном играют недавние выпускники Новосибирского театрального института, оформленные в отдельную стажерскую группу при «Глобусе», ждешь мощных импульсов, высекания огня из воздуха и как никогда оправдываешь пустое пространство, в котором, попадись что под руку, будет немедленно сметено энергетическим вихрем. А тут еще и Гоцци с его переосмыслением традиций итальянского театра комедии дель арте (а это макси, импровизация, стремительность действия, помноженные на сказочную фабулу), и молодой режиссер «Глобуса» Иван Орлов, уже поставивший на малой сцене театра современную пьесу «Любовь людей». В общем, всё говорит о том, что на сцене в «Вороне» начнется невероятное буйство.
В определенном смысле так и происходит. Сказочный сюжет, в котором есть и чародеи, и людоеды, и принцы; сюжет, который строится на похищении, проклятии и мести – режиссер Иван Орлов изо всех сил старается наполнить драйвом, шумом и скоростью, заодно пытаясь приблизить действие к современности.
Если в первом акте случайно отключить звук, то зрители обнаружат, что попали на бандитские разборки в респектабельном районе – предположим – Лондона. Впрочем, почему именно на бандитские. Вполне себе хипстерского вида обеспеченные мальчики что-то не поделили между собой. Мало ли – бывает. Все время кто-то в кого-то стреляет, пытает, принуждает… Весь действенный ряд строится именно вокруг сцен агрессии (решенных вполне комично), а остальное – разговоры, разговоры, разговоры (точнее – вполне себе «школьная» «раскрашенная» декламация стихотворного текста), – попытка донести до зрителя путаную интригу «Ворона». Кстати, «говорение» у молодых артистов вполне достойное. Но что стоит хорошая речь в отсутствии театрального языка?
Стажерская группа, кстати, вполне уловила глобусовский тренд: сцена Молодежного театра любит легкий гламур. Конечно, не всегда, не везде, в рамках режиссерских задач, но все же. Молодая труппа «Глобуса» часто напоминает футбольную команду, которой, перед выходом «на поле» важно понимать, насколько прочна их укладка. Физическая красота здесь часто стремится занять место театрального обаяния, а внешняя правильность затмить отсутствие внутреннего кода. Всем без исключения актерам, безусловно, свойственно желание нравиться, но в «Глобусе», кажется, этот стереотип даже культивируется.
Конечно, до бессмертного монолога следователя из фильма Кирилла Серебренникова «Изображая жертву» еще далеко (помните, где про то, что в футбол играть надо, а не свой промелированный лоб в дождь зачёсывать). Разумеется, это сравнение допустимо с большой натяжкой. А, может быть, и вообще лживо. Но в «Вороне» внешняя картинка не рождает содержания, не становится высказыванием. В спектакле мы увидим несколько красивых актеров и актрис, услышим несколько песен в пронзительно слащавом исполнении (уже традиция в «Глобусе» – в недавней «Макулатуре» тоже пели весьма похоже); в спектакле прозвучит несколько десятков ненужных выстрелов и просыплется сотня черных перьев, но так и не родится театрального смысла. «Ворон» так и останется милым студенческим спектаклем, дурачеством, в котором собрана не столько энергия молодости, сколько все комплексы и стереотипы восприятия профессии.
О чем думается, глядя на исполнителей: девушки традиционно научились страдать и хоть сейчас готовы играть несчастных матерей; один из парней тужится пародировать стилистику известного актера Ильи Панькова, и ты как никогда жалеешь о его отсутствии на сцене; третий научился широко выкатывать глаза и корчить из себя законченного болвана; четвертый поймал пластику европейского хипстера, наложив ее на тяготы трагического сомнения. Остальные, к счастью, неприметны. Все они существуют (пока) вне дыхания современного театра. Так бывает, когда режиссер с ярким живым мышлением оказывается в пространстве, где всегда играли традиционно понимаемого Островского или вовсе «гнали» откровенную коммерцию. Эффект от наложения разных традиций, профессиональных опытов и ожиданий (да еще вкупе с эстетикой комедии дель арте) может быть самым причудливым.
В «Вороне» происходит нечто отдаленно похожее.
Иван Орлов стремится создать подчеркнуто современный спектакль с командой актеров-выпускников, сформированных четырьмя годами обучения (курс Анатолия Ахреева). В ситуации обычного театрального процесса они уже давно были бы разбросаны по разным театрам, постепенно встраивались в творческие команды, обретая не школьное, а профессиональное дыхание. Здесь же – они по-прежнему сила. Их больше, и их стереотип часто оказывается сильнее окружающей реальности. В частности, реальности режиссера. Да, в спектакле заняты несколько актеров «Глобуса», но, кажется, было бы лучше, если пропорция разных поколений была бы выстроена более уравновешенно. Конечно, бывает, что выпускные курсы получаются настолько органичными, сбитыми внутри, что хоть сейчас всем вместе играть Чехова. Но, есть ощущение, что это не тот случай.
Спектакль, завязавший интригу условными приемами среднего триллера, во втором акте силится родить едва ли не экзистенциальную драму. Любовь, коварство, женское отчаяние, выбор между собственной смертью и смертью брата, выбор между жизнью брата и смертью супруги, выбор между самоубийством и… В общем, тонны крови и самоопределений.
Второй акт, который начинается с беспомощной и бессмысленной сцены фехтования (словно механически включенной в действие, потому что так надо, – как на экзамене) и столь же беспомощного пластического этюда (включенного по той же причине), обрушивает на зрителя настоящие шекспировские страсти.
По периметру сцены расставляются листы железа, которые будут создавать новый шум, играть (играть ли?) в шекспировский «штамп» и передавать привет известному новосибирскому спектаклю с продолжительным биением актеров о жесткие стены в приступе отчаяния. На сцене появится даже барабанная установка, которая лишь единожды усилит драматизм момента, вместо того, чтобы снять ненужный пафос. Какая бы то ни было ирония, заложенная в первом акте, практически исчезает. Актеры играют «наотмашь», как играют «настоящие драмы» в нафталинном театре. Юмор, отстранение, если этого и добивался режиссер (оставим такую возможность), теряется в пучине шаблонно понимаемой «драматической игры». Стажеры декламируют, пыжатся, страдают, транслируют в зал несчастья, горечь и миллионы сомнений, стараясь уместить в сказке Гоцци весь багаж античности и возрождения (в пьесе, кстати, есть тема трагической вины, но в спектакле она выражена крайне наивно). И в этом контексте актер «Глобуса» Руслан Вяткин, к которому всегда было много претензий по части излишнего комикования, в компании нового поколения выглядит примером актерской органики.
Молодой режиссер тащит действие к финалу, не понимая, как вырулить из этой коллективной «мечты артиста». Он сам еще не вышел за первую десятку премьер и очевидно не может реализовать задуманное. Конечно, все было бы гладко, если бы не Гоцци, который устроил настоящую подлость: написал вместо желаемой актерами драмы (ну или хотя бы комедии) сказку. Конечно, с этим можно не считаться. И зрители, в определенный момент, кажется, начинают верить в происходящее. Даже в превращение принца Дженнаро в камень. Но есть сцена, с которой сложно «смириться» зрительскому сознанию, уже настроенному на драматическое сочувствие – это сцена внезапного оживления принцессы Аримиллы под занавес спектакля. Именно в этот момент становится очевидно, что жанр сказки здесь совсем уж не уместен, – стилистика действия не предполагает воскрешения «шекспировских» или «античных» героев. Все происходит настолько нарочито, что монолог Дамасского царя, благодаря которому и рождается счастливый финал, звучит на потрясающе фальшивой ноте. Хочется спросить: какая театральная условность? Откуда? Вы о чем?
Вообще, на этот спектакль можно посмотреть иначе. Как посмотрела на него критик Валерия Лендова, разглядевшая в его основе «студенческий спектакль столичного уровня». Это хороший выход, если забыть о том, что «Ворон» играется на сцене профессионального театра. Если спектакль решает, прежде всего, педагогические задачи, – это совсем другой разговор, но об этом нужно предупреждать заранее. Хотя бы ради того, чтобы снять с себя ненужную ответственность за художественный результат.
Вообще, что такое стажерская группа? Актеров, получивших диплом о профессиональном образовании, как бы отправили на практику. Продолжить обучение? Дать шанс перейти из стажеров в актеры? К спектаклю сложно выработать определенное отношение, потому что подобного явления в Новосибирске еще не было.
Игры в профессионализм – это главный тезис, с которым «Глобус» начал новый театральный сезон. Если «Макулатура» Лаврентия Сорокина оказалась занятной игрой в режиссерской театр, то «Ворон» Ивана Орлова поиграл в театр актерский. И тот и другой опыт полезен, и даже чем-то интересен, но для малой сцены «Глобуса» – это, как ни крути, игра на понижение.
Хотя как родиться новым именам, новым актерам и режиссерам, если не методом проб и ошибок? Видимо, вопрос во внешней подаче подобных опытов, в сбалансированной репертуарной политике, когда нужное и позитивное дело не выглядело бы со стороны зачисткой конкурентного режиссерского поля. А такую болезнь, как известно, рано или поздно подхватывают многие главные режиссеры.
В материале использованы фотографии Виктора Дмитриева