Разговоры из темной комнаты: свидетельства очевидца
Интерактивный перформанс «Разговоры из тёмной комнаты» состоялся в Новосибирске 20 и 21 мая. Площадкой для него стал городской универмаг «Luksé», т. к. другого зала, подходящего для такого рода проектов, по словам организаторов, в городе нет. Текст ниже будет описанием опыта одного зрителя перформанса, и он не может быть близок к какой бы то ни было «объективности». Всё происходящее, кажется, было устроено именно так, чтобы у двух зрителей (участников?) не могло возникнуть полностью одинакового впечатления о нём.
Но начнём с вещей общих. Что мог знать человек, который собирается в «тёмную комнату» до того, как он в ней окажется? Он мог знать, что это немецкий проект, который реализует художница Ханна Хурциг при поддержке Гёте-Института. Мог знать, что Хурциг в 1999 году основала Mobile Academy Berlin, которая занимается подобными акциями на стыке театра и современного искусства. Главная цель этих акций — распространение знания. «Разговоры из тёмной комнаты» по форме отчасти похожи на самый успешный из проектов Mobile Academy Berlin: «Чёрный рынок полезного знания и не-знания». Зритель на «Чёрном рынке…» платит символическую сумму (1 евро, например), чтобы пообщаться лицом к лицу с экспертом, носителем знания в опредёленной области, в течение некоторого времени. «Чёрный рынок…» проходил в Берлине, Варшаве, Риге, других городах мира.
Впрочем, «традиционный» формат «Чёрного рынка…» не копировался в Новосибирске напрямую. Во-первых, всё происходящее не сводилось к одним лишь разговорам посетителей с экспертами. Во-вторых, помимо формы здесь важен и тот набор идей и смыслов, с которыми посетителя «Разговоров…» сталкивают. Всё происходящее в рамках перформанса должно было вращаться вокруг двух смысловых центров. Первый центр — Николай Васильевич Гоголь и его «Мёртвые души», темы и мотивы поэмы, сложные взаимоотношения текста со своим автором. Поэтому темы для «Разговоров из тёмной комнаты» выбирались не случайно: эксперты говорили о бизнесе, цензуре и самоцензуре, дорогах, жизни, смерти и границах между ними. Вторым культурным героем и «смысловым центром» «Разговоров…» был Пётр Павленский.
Бесед о Петре и его искусстве было много. Хотя художник-акционист здесь был важен скорее как частный случай, важный и мощный повод, чтобы поговорить о цензуре и насилии по отношению к авторам и текстам. Тем более, о Павленском никак не упоминалось в предваряющих проект пресс-релизах и новостях, мы уже говорим здесь о том, чего зритель «Разговоров из тёмной комнаты» заранее не знал.
Итак, 20 мая, посетитель «тёмной комнаты» приходит в «Luksé» и поднимается на шестой этаж. Он знает, что просто так в «тёмную комнату» не проникнуть, нужно заполучить специальное устройство: приёмник и наушники, чтобы переключаться между разговорами на разных площадках и иметь возможность понемногу услышать их все. Или слушать один от начала до конца. В общем, чтобы составить свой маршрут пребывания здесь. Устройство выдаётся в обмен на документ или телефон. Посетитель готов к этому, но когда он подходит к вожделенной стойке обмена, выясняется, что свободных наушников нет. Посетитель ходит кругами в нетерпении стоит в нескольких очередях, и, спустя пару десятков минут ожидания, получает, наконец, заветное устройство. «Тёмная комната» требует от тебя активности сразу, на входе. Оставляешь своё место в очереди — вынужденно присоединяешься потом к очереди следующей, теряя часть зрительского опыта, опыта того, что происходит внутри, в наказание за нетерпение.
Вот посетитель, надев приёмник и наушники, начинает разбираться в происходящем. Он оказывается у входа в «тёмную комнату» как раз в перерыве между «раундами» (всё действие поделено на сорокапятиминутные отрезки). Здесь, в «зале ожидания», ему предлагают инструкцию о том, как вести себя внутри. Инструктор в течение 7 минут нагружает зрителя основными темами и смыслами происходящего.
Вот они: добро пожаловать в особое пространство, в котором можно работать только в темноте, здесь «оживают» тексты, замазанные чёрным, «оживлением» занимаются 20 рассказчиков и все слушатели, 12 экспертов будут говорить об основных темах и мотивах «Мёртвых душ» на одной из площадок. Помимо «воскрешения» текста Гоголя вас ждут разговоры о Петре Павленском: на одной из площадок инсценируется допрос художника, на другой, которая называется «Кухня», эксперты сплетничают о его искусстве. Гоголь и Павленский объединены здесь темой цензуры. Ходите, слушайте, думайте о тенях. Гоголь на «Арене», Павленский на «Кухне», цензура в «Кино», где индийский адвокат рассказывает о некоторых её культурных особенностях, и, наконец, разговоры о самоцензуре на площадке «Кабинет», где приём ведут психоаналитики.
Посетитель внутри. Он направляется к «Кухне» и занимает зрительское место. Перерыв длится, новый раунд «сплетен» ещё не начался. За спиной посетителя видео, на котором Владимир Лемешонок читает отрывок из «Мёртвых душ». Оно проецируется на чёрную ткань, которая отделяет публику «Арены» от столов, где эксперты и их собеседники тоже готовятся к новому раунду. Посетитель нащупывает нужную кнопку, переключает звуковой канал, гоголевский текст в исполнении актёра «Красного факела» звучит в его наушниках. Это диалог Чичикова и Собакевича, в котором они торгуются за мёртвые души. Вероятно, о бизнесе будут говорить в течение следующих сорока пяти минут эксперты на «Арене». Фрагмент отзвучал, актёр замолкает, посетитель снова переключается на канал «Кухни», вот-вот начнётся диалог.
На «Кухне» «сплетничают» трое: Владимир Вельмиский (медиатеоретик из Берлина), Оксана Тимофеева (философ, член группы «Что делать?»), Игорь Чубаров (философ, известен многим как автор теоретических работ о литературе и искусстве, лауреат премии Андрея Белого в 2014 году). Если посетитель, увидев эти «академические» имена, рассчитывал, что «кухонная сплетня» неизбежно превратится в теоретический семинар, он ошибался. Носители гуманитарного знания строго придерживаются «кухонного» жанра: полушутя сравнивают труд философа с трудом проститутки, регулярно прерываются на очередную рюмку водки (что порождает в зале свои сплетни: мол, что-то часто прикладываются, может, водка ненастоящая?), травят байки о том самом здании на Лубянке и крови, идущей по водопроводным трубам окрестных домов… Пересказывать не имеет смысла, интересующиеся смогут позднее послушать на сайте Mobile Academy Berlin. Посетитель, глядя на эту беседу, вдруг задаёт себе вопрос: насколько эти люди говорят сейчас искренне? Или они смогли как актёры вжиться в роли «сплетничающих» и примерить на себя маски условных «кухонных интеллигентов», работая в заданном речевом жанре? Ответа нет, звучит гонг, посетитель идёт дальше.
В следующем раунде посетитель оказывается причастен к одному из разговоров непосредственно. Он отправляется на «Арену», где его ждёт сорокапятиминутная «консультация» с Игорем Чубаровым. Они сидят друг напротив друга, посетителю выдают инструкцию, она проста: эксперт говорит первым, только после его вступительной реплики можно задавать вопросы и направлять беседу в нужное посетителю русло. Никакого «нужного русла» у посетителя нет, он просто пришёл послушать, как философ-современник расскажет ему о чём-то важном для себя. Пока занавес (на который вновь проецируется видео с Лемешонком, читающим очередной фрагмент из Гоголя) не открылся, наши собеседники бегло знакомятся, Чубаров выясняет у посетителя, насколько тот «в теме». Занавес поднимается.
Философ начинает живо рассказывать о zombie studies, области гуманитарных изысканий, которая занимается осмыслением такого феномена поп-культуры, как фильмы (игры, комиксы, проч.) про зомби. Что важного можно узнать о человеке и обществе, смотря старые американские трэшовые хорроры и сериалы а-ля «Ходячие мертвецы»? Самое важное: то, как люди относятся к Другим. Зомби — абсолютный Другой, похожий на человека, но не-человек. Арабский мигрант в Европе или гомосексуал в России — это люди в положении зомби.
Эта идея может показаться странной, но здесь можно вспомнить, что до всплеска zombie studies она уже была обыграна в культуре. Например, эпизод «Южного Парка», пародирующий фильмы Джорджа Ромеро, классика зомби-муви, назывался не иначе как «Ночь живых… бомжей». В роли зомби в нём выступают бездомные, социально чуждые «нормальным» людям. Зомби-фильмы предлагают совершенно разные сценарии взаимоотношений с этим Другим: убить его, оградить от общества, пытаться «вылечить», сделать «нормальным». Некоторые (возможно, «лучшие») образцы жанра, такие, как «Зомби по имени Шон», предлагают зрителю примерить на себя его роль, посмотреть на мир глазами зомби, принять точку зрения, согласно которой никто не знает, в какой момент он окажется тем Другим по отношению к остальному миру людей. Возможно, «глаза зомби» — это та «прививка от концлагеря», которая необходима сейчас каждому из нас. Многое помимо этого было сказано за те сорок пять минут, посетитель надеется, что у читателя будет доступ к этой беседе в том или ином виде.
Вновь звучит гонг, на «Арену» опускается занавес, вновь можно послушать очередной фрагмент из «Мёртвых душ». Посетитель отправляется свободно бродить по «тёмной комнате», настроив свой приёмник на аудиопоток с «Кухни». В этот раз «сплетничать» про Павленского собрались приезжие эксперты пополам с новосибирцами: помимо Вльминского и Тимофеевой за столом сидят Константин Скотников и Лада Юрченко. Посетитель пытается внимательно их слушать, но замечает, что на этот раз «кухонный» разговор движется несколько менее естественно. Так Скотников несколько раз обращает внимание публики на то, как здорово, что коллекционер из Берлина (Вельминский), приехав в Новосибирск, приобрёл несколько работ местных художников, демонстрируя при этом сами приобретения. Впервые у посетителя возникает неловкое чувство собственной провинциальности. Разговор на «Кухне» не клеится. Возможно, сводить гостей и местных за одним столом — плохая идея для такого «непринуждённого» формата беседы.
Посетитель дожидается следующего удара гонга. Темнота, занавес, проявляющийся на ткани Лемешонок читает финал первого тома гоголевской поэмы, знаменитый текст про тройку-Русь. Текст отзвучал, публика аплодирует и расходится.
Сложно высказать какой-то критический или просто оценочный комментарий по поводу «Разговоров из тёмной комнаты». Сложность эта заключается в двух вещах. Во-первых, мы не можем сказать, кто автор/авторы «Разговоров…», кому этот комментарий должен быть адресован. Должны ли мы здесь анализировать «режиссёрскую» задумку немецкой художницы? Или же предметом нашего разбора должна стать работа всех организаторов, зарубежных и местных, которые, например, занимались в том числе и подбором спикеров? Или же стоит оценить работу тех, кто говорил, их соответствие поставленной задаче? Но была ли у них какая-то задача, или же они знали лишь, что их выбрали, и что они должны говорить? В конце концов, «Разговоры…» создаются в том числе и посетителями. Должен ли посетитель оценить свою работу при участии в разговоре на «Арене»? По каким критериям? Вторая сложность произрастает из похожих сомнений. Как оценивать произведение столь сложной жанровой природы? Должны ли мы вообще оценивать «Разговоры…» как эстетическое целое? Не факт, что перформанс состоялся в этом смысле. Во-первых, его невозможно целостно воспринимать, во-вторых, остаётся впечатление, что «Мёртвые души» здесь скорее формальный повод для встречи рассказчиков и слушателей, чем что-то, что по-настоящему захватывает всех и пронизывает всю их коммуникацию. Или же нам стоит сказать здесь о том, что состоялось важное коммуникативное событие, люди встретили друг друга и говорили о важном? Да, кажется, во многих беседах это произошло (судя по всему, в разговорах тет-а-тет на «Арене» чаще, чем в других пространствах), но во всех ли? Остаётся много вопросов, но, кажется, несмотря на них, мы можем сказать одно: всё же важно, что это состоялось, чем бы оно ни было.