«Тангейзер»: в РФ впервые начинается суд над героем художественного вымысла
Кажется, митрополита Новосибирского и Бердского Тихона ввели в заблуждение. Ситуация, когда глава церкви не пытается выйти на разговор с театром, обществом и, по всей очевидности, по чьим-то доносам и наущениям сразу обращается в прокуратуру – это нонсенс.
Для того, чтобы выносить вердикт о спектакле (если власти готовы допустить церковную цензуру в искусстве, что пока кажется маловероятным даже несмотря на заявление губернатора), необходимо не просто предъявить провокационную афишу, вырванную из контекста, а увидеть спектакль как целое. Но только единицы, кто осуждает сегодня религиозные мотивы «Тангейзера», видели его на сцене Новосибирской оперы. Или видели, но с ужасом сбежали после первого акта. Сегодня их мнения смешались в едином истеричном порыве. А знает ли митрополит, знает ли общество, что с точки зрения высшей справедливости, на которую уповают служители церкви, зло в этом спектакле наказано? Да, в первом акте режиссер Тангейзер снимает скандальный фильм об Иисусе Христе в гроте Венеры, но во втором акте – с позором изгоняется с кинофестиваля за свое срамное искусство. А в третьем акте – героя ждет возмездие и покаяние. Да, в романе Достоевского «Преступление и наказание» герой убил старушку, но мы знаем муки, которые происходят с этим героем дальше. Ситуация «Тангейзера» зеркальна. И здесь можно поставить точку, хотя спектакль, конечно, гораздо объемнее столь наивного прочтения.
Более того, в истории современной России впервые начинается реальный суд над героем художественного вымысла. Качества, присущие Тангейзеру, автоматически приписали режиссеру Тимофею Кулябину и директору театра Борису Мездричу. И если мы сегодня воспримем это как норму, то завтра под следствием окажется любой режиссер, выведший на сцену «неправедного» персонажа. Ведь Отелло, убивающий Дездемону на глазах у православных зрителей, или Ромео и Джульетта, совершающие страшный грех самоубийства, ничем не лучше «богохульника» Тангейзера, придумавшего провокационную афишу к своему фильму. И что теперь делать?
Те, кто поддерживают сегодня истерию в восприятии искусства под видом борьбы за веру должны понимать, что, по мере разрастания, по мере общественной и властной поддержки такого непрофессионального и порой просто абсурдного разговора, эта ситуация коснется каждого. У каждого спросят, что он слушает, что он читает.
Ведь в истории церковной цензуры замечены практически все тексты домашней библиотеки классики: «Евгений Онегин» и «Борис Годунов» Пушкина, «Конек-Горбунок» Ершова, «Демон» Лермонтова, «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова, «Братья Карамазовы» Достоевского, «Воскресение» Толстого, «На дне» Горького, «Облако в штанах» Маяковского и многие другие. В начале XX века под церковный запрет попали несколько спектаклей Станиславского и Немировича-Данченко.
Дотягивает ли до этих высот спектакль Тимофея Кулябина, вынесенный православными активистами на гребень мировых новостей? Сегодня можно говорить только об этом.
Каждый большой художник сталкивается с вопросами веры в своем искусстве. Это вообще традиция русской культуры. И у каждого здесь – свой путь. И не исключено, что момент сомнения рано или поздно обернется подлинной верой. Кому как не церкви знать это. И административным и уголовным кодексом этот путь не ускорить, а исторические противоречия между церковью и театром не разрешить.
Более того, ролик православных активистов, призывающий выйти на митинг в защиту веры словно на ледовое побоище или крестовый поход, на мой взгляд, полон экстремистских и поджигательных интонаций. Кулябину, среди прочего, вменяют использование церковной символики не по назначению. А по назначению ли используется в этом сюжете образ Святого Александра Невского?
В Новосибирске много людей, кто за последний год, прошедший под знаком радикального православия, не теряя веры в Бога, начинает терять веру в церковь, не понимает ее мотивов, агрессии, попыток извлечь из любой ситуации политические дивиденды, что в итоге приводит к поляризации общественных настроений. Многие начинают видеть друг в друге врагов – и это очень тревожное явление. Чего стоит, к примеру, стократно увеличившаяся тяга к доносам, «жалобным письмам» на спектакли мэру, губернатору, министру культуры, физическая жестокость по отношению к музыкальным фанатам. В политическом запале цинично игнорируется «вера» атеистов, которые, кстати, не оскорбляются церковными службами и не обращаются за помощью к законодательному собранию.
Епархия увидела в «Тангейзере» угрозу повторения страшных парижских событий в редакции журнала карикатур. В чей адрес эта угроза – понятно. А от кого – даже страшно подумать.
Ситуация с «Тангейзером», как не грустно это признавать, выставила Новосибирск в самом нелепом свете в профессиональной среде. В городе ученых, студентов, искусства, креатива (если это слово еще можно воспринимать нормально), необходимо снова садиться за круглый стол и объяснять агрессивно настроенным людям, многие из которых ни разу не были в театре, разницу между реальностью и художественным вымыслом, между намеренным оскорблением и художественной провокацией, необходимой для благородной цели. И сложно представить, что сегодня может вернуть ситуацию в нормальное русло. Разве что суд, который уже начался.
