Назад Наверх

Времена года в Новосибирской опере

«Зима священная 1949 года», Л. Десятников.
Музыкальный руководитель и дирижер – Айнарс Рубикис
Главный хормейстер – Вячеслав Подъельский
Хормейстер – Сергей Тенитилов

Данный текст – никак не рецензия на исполнение симфонии Леонида Десятникова «Зима священная 1949 года» в НГАТОиБ. Скорее попытка в очередной раз поразмышлять о его музыке, которая в Новосибирске вроде бы и известна, но звучала мало (можно вспомнить только его балет «Русские сезоны»). Киноманы, конечно же, с творчеством композитора знакомы и по фильмам «Мания Жизели» А. Учителя, «Закат» и «Москва» А. Зельдовича и многим другим. Настоящие любители современной музыки знают, что Десятников – автор опер, балетов, симфоний, камерно-инструментальных и камерно-вокальных произведений, блистательных обработок музыки А. Пьяццолы – ее и играют-то сегодня в основном в его транскрипциях, во всяком случае – оркестровый цикл «Времена года в Буэнос-Айресе». Десятникова называют в числе самых исполняемых во всем мире российских композиторов, он лауреат и кавалер, и, вероятно, самый младший из российских музыкальных «живых классиков» (самый старший, бесспорно – Родион Щедрин).

 

 

Поэтому на первое в Новосибирске (но не последнее, как извещает нас театр) исполнение его «Зимы священной», написанной 15 лет назад, не отреагировать нельзя. Это – событие, тем более, состоявшееся в присутствии автора, который в наш город прибыл, кажется, впервые. Но не удивлюсь, если значительную часть публики оно оставило в некотором недоумении, тем более, что сочинение исполнялось по-английски с русскими субтитрами. Чтобы исполненное сочинение понять и ощутить его необыкновенную художественную привлекательность, нужно о нем хоть что-то знать и попробовать погрузиться в причудливую, иронично-интеллектуальную, но отнюдь не бедную эмоциями творческую среду, создаваемую композитором.

Десятников – изысканный остроумец и широко образованный игрок в музыкальные «кубики», состоящие из стилей, культурных эпох, творческих методов, которые в его партитурах волшебно складываются в наполненную новыми и тонкими смыслами художественную материю. А еще он в самом прямом ремесленном смысле виртуозно владеет оркестровым, хоровым письмом, обладает отменным чувством формы и драматургическим чутьем.

Все это само по себе замечательно, но есть еще одно удивительное свойство его творческого дара, без которого эта мимолетная зарисовка его композиторского «лица» была бы не только неполной, но и ущербной. О нем замечательно написал музыковед и театральный критик К. Учитель, как говорится, лучше не скажешь, поэтому позволю себе цитату: в музыке Десятникова «…заманчиво парит упоительная легкость бытия. Манит чудесная необязательность. Почти кабаретная отстраненность. Но только на самой поверхности. Парадокс это или что другое – искушенный слушатель или неофит ощущает непременное присутствие в каждом его опусе абсолютно личного, пережитого чувства. И даже определеннее – сострадания».

И вот мы слушаем симфонию для хора, оркестра и двух солистов в 6-ти частях «Зима священная 1949 года». Об истории ее создания открытый к общению автор рассказал уже все, что можно: поводом к созданию сочинения послужил найденный в чердачном дачном хламе учебник (так называемая книга для чтения) английского языка для советских школьников под названием «Stories for Boys and Girls» 1949 года с предисловием И. Сталина. Стоит ли объяснять, что эти самые stories были заидеологизированы насквозь, пафосны да еще и изложены примитивным и односложным языком разговорника, наложенным на «суконный», плакатный дискурс советского агитпропа. Азартный эстет-игрок, не чуждый и идей соц-арта, решил с помощью этих текстов создать  музыкальный портрет (лукаво-ироничный, конечно же!) той эпохи. Поэтому основной колорит музыки – восторг, ликование, нежный трепет, с которым пропеваются слова «Moscow», «Tchaikovsky». Упругие ритмы, чередующиеся с широко разлитыми хоровыми мелодиями, создают портрет действительности, «залакированной» партией и правительством.

Однако, если прислушаться, то услышишь, что вся музыкальная ткань пропитана цитатами – явными, как, например, из «Реквиема» Моцарта или «Весны священной» (кстати, Стравинский для Десятникова – один из главных авторитетов, и переклички названий тут не случайны), квази-цитатами, то есть аллюзиями различных (но узнаваемых!) музыкальных стилей, произведений, тем от русских народных песен до Шостаковича. Образы конкретных объектов тоже запараллелены с известными музыкальными картинами – например, блистательное инструментальное «описание» воспетого примитивными фразами московского метро ассоциируется с известным портретом паровоза «Пасифик 231» Онеггера. Речевые штампы отражаются в штампах музыкальных и таким образом возводятся в степень. Цель игры достигнута.

Но за пределы своего замысла, как и положено крупному художнику, Десятников все же вышел. Ибо музыка, являющаяся формально сатирой-пародией и имеющая по сути дела разоблачительную идею, сама по себе очень хороша, обаятельна, слишком тонко (не «суконно») сделана и на этой своей идее отнюдь не замкнута – в ней даже отчетливый эстрадно-джазовый компонент присутствует, который уж никак с советским языком плаката в одну упряжку не впрягается. Язвительно-ироничная сакрализация зимы 1949 года начинает бликовать разными смыслами. То есть в этой музыке совершенно очевидно содержится, как говорили раньше, гуманитет. Какой именно? – Каждый слушатель,  наверное, сам даст ответ на этот вопрос. И ради этого стоит сходить в оперный театр.

Если же говорить об исполнении сочинения оркестром и хором НГАТОиБ, певицами И. Чуриловой и С. Токаревой под общим руководством дирижера А. Рубикиса, то пока оно представляется несколько вялым. Вроде бы и чистенькое, но какое-то пресное, безвкусное. Такое ощущение, что художественные цели и задачи этого акта не вполне были определены, в то время как творчески-конъюнктурные – взять в репертуар «модного» композитора – очевидны, как и желание вслед за этим композитором пуститься в игру и соединить в одном вечере не только два схожих названия, но и сочинения, одно из которых является знаменем и символом модернизма, а другое – его постмодернистским отражением.