«Преступление» и наказание
Татьяна Федоровна Козицына — теперь знаковая фигура в российском театре. Многие годы она была просто директором Барнаульского ТЮЗа (Молодежным театром Алтая он стал по ее же инициативе). Работала себе, строила театр вместе с Валерием Золотухиным. Построила. Выполнила свою жизненную задачу. Не каждый человек может похвастаться этим.
А теперь она находится под следствием «за кражу театрального имущества» в виде сотового телефона и не первой свежести ноутбука. Грозит ей срок до шести лет, «учитывая, что указанное преступление относится к категории тяжких». И стала она легендой театральной России. Не за то, что построила здание театра и дом для молодых актеров. А за то, какое наказание получила за свой трудовой подвиг. Она теперь служит назиданием для всех директоров, которые занимаются ремонтом, реконструкцией, а также строительством театров. Все понимают, что она что-то сделала не так. А что? Ступила в какое-то опасное место. В какое? Сказала то, о чем надо было молчать. Что? Но сначала о ней самой. Известно, солдатами не рождаются. Директорами тоже. Просто так сложилась жизнь. (История это давняя, и я всех могу отослать к ПТЖ за 2000 год, если кто-то захочет узнать ее). «Речевик» по профессии, выпускница ассистентуры и аспирантуры ГИТИСа, стала директором барнаульского ТЮЗа. Он располагался в обшарпанном здании. (Я бывала там — это незабываемое впечатление.) И она, человек с активной жизненной позицией, приискала дом получше.
Это было здание бывшего ДК БМК. Меланжевый комбинат передал здание в краевую собственность, но до края это не дошло. То есть кто-то деньги стриг, но в краевой бюджет они не попадали. И она начала бороться за то, чтобы это здание передали театру. Сначала боролась одна, потом вместе с Валерием Сергеевичем Золотухиным, которого уговорила стать художественным руководителем театра.
При предпредыдущем губернаторе Сурикове здание было театру передано. Потом началось то, что можно назвать полной реконструкцией. Здание было памятником советского периода 1930-х годов (запомните это!). Денег нужно было много. Предшествующий губернатор Михаил Евдокимов, как мы помним, прогубернаторствовал недолго, погиб в автокатастрофе (спланированной, как считают многие на Алтае). А нынешний губернатор Александр Карлин категорически не хотел отдавать немалые деньги какому-то непонятному театру юного зрителя.
«Ново-Сибирский транзит» вручает Татьяне Козицыной премию «За честь и достоинство».
Тогда, как рассказывает Татьяна Федоровна, вместе с Золотухиным они начали искать инвестора. Когда в этом качестве нашли под имя знаменитого артиста «Уральскую горно-металлургическую компанию», напряжение достигло апогея. Губернатора Золотухин явно раздражал. И когда Золотухин приехал по приглашению компании на открытие рудников, по приказу губернатора его туда не пустили. И он поклялся, что в Барнаул никогда больше не приедет, что будет ездить в свой Исток, минуя столицу края, как ездил в Сростки Шукшин. Но надо знать Козицыну. Как-то она его уговорила, все разрулила, обиды прошли. Строительство началось и продолжалось на краевые деньги. Золотухин набрал и выпустил актерский курс в местном институте культуры. Как говорится, шли годы. И обновленное красивое здание было, наконец, отстроено. С гордостью показывала Козицына новый театр всем своим гостям — критикам, режиссерам, разному начальству. Но еще в старом здании театр начал заявлять о себе. Спектакли «Прекрасное далеко» и «Прощание славянки» (оба в постановке совсем тогда молодого Дмитрия Егорова) поездили по российским и даже зарубежным фестивалям и собрали хороший урожай наград. Хорошие были спектакли. Помню, как рвалась молодежь на «Прекрасное далеко», каким модным он был в Барнауле. И о Молодежном театре Алтая заговорили в российском театральном мире.
Я давно собиралась, но, как всегда, не успела написать веселый текст о Татьяне Федоровне. И называться он должен был «Бульон с яйцом и без…». И вот почему. Она рассказывала про строительство театра с упоением. Просто ни о чем и говорить больше не могла. Семьи у нее нет. Она ходила на стройку и днем и ночью, чтобы поймать за руку воров, которые, известно, несут оттуда, где работают, все, что можно унести. Так принято у нашего богоизбранного народа. Какого-то бедолагу даже ударила доской, чтобы выпустил из рук наворованное. (Вот пишу и боюсь, как бы к делу не пришили и это.) Изучала ГОСТы, проверяла линейкой толщину стен, глубину просверленных отверстий. Бесконечно ходила к губернатору с протянутой рукой. Она действовала, как ниндзя. Ну и вообще, она принадлежит к тем людям, которым легче отдаться, чем отказать. И, справедливости ради, надо сказать — театр-то построили. 409 миллионов пошло на это. Помимо этого она добилась, чтобы театру отдали еще и бесхозное здание, которое было на задворках. Бесхозное? Ну, конечно, нет! В чью-то мохнатую лапу отстегивали денежки те арендаторы, которые там продавали трусы и колготки. А она подошла к ним, покурила вместе, спросила, нельзя ли тут комнатку снять для торговлишки, ей и сказали, когда и к кому прийти. А она пришла с губернаторскими людьми. Говорят, из окон люди-то выпрыгивали. И трехэтажный домик достался театру. Она и на него денег добилась. Сейчас там общежитие для артистов. Она водила меня по еще не заселенным комнатам. В них была вся необходимая мебель — хорошие кровати (заставила посидеть), холодильники (заставила заглянуть), столы и стулья, душевые кабины и туалеты в каждой комнате. Показала кухню, прачечную. Кабинет, в котором должен был обитать «батя», как называли Золотухина, репетиционную комнату, комнату для занятий, библиотеку. Некоторые комнаты были сдвоенные. Они предназначались для молодоженов, чтобы они плодились и размножались.
«Хочу, чтобы у нас был хороший буфет. Будем делать пирожки „бумбарашики“». (У них в театре шел спектакль «Бумбараш» в постановке Вячеслава Кокорина. — Т. Т.) И к ним бульон — с яйцом и без — для зрителей. Часто ведь люди голодные в театр приходят. А мы им — пирожки! Недорогие«. Она смотрела куда-то вдаль, и виделось ей там, вдали за рекой, полное процветание театра, в том числе и благодаря «бумбарашикам». Рот наполнялся слюной, так охота было попробовать эти пирожки с бульоном…
Между прочим, когда несколько критиков приехали позапрошлой весной на местный фестиваль, общежитие было уже вполне обжито, а в пустующих комнатах критики и жили. То есть и городскому театральному сообществу от этого тоже была польза. И ощутимая. Гостиницы-то, чем дальше от Москвы, тем дороже.
Козицына всегда всех кормила. Оголодавших критиков «Ново-Сибирского транзита», которые колесили по всем сибирским городам и буквально доползали до нее, как до последней точки, потому что дальше, конечным пунктом, был Новосибирск, куда все съезжались на заседание экспертного совета. На ужин в ее еще старом театре прибегали и местные директора. Помню, как хихикал над ней Сергей Медный, бывший тогда директором Алтайского театра драмы, но борща-то у Козицыной приходил отведать и он. Татьяна Федоровна — смешная, правда. Нетеатральные люди считают ее, мягко говоря, «странной», потому что она абсолютно непосредственна. На самом деле она потрясающе артистична. Талант пронизывает все ее рассказы. Я ей говорила, что зарабатывать для театра она могла бы, играя моноспектакль о его строительстве. Если бы она выбрала актерскую профессию — была бы редкостной эксцентрической актрисой.
Так вот, казалось, многолетняя история строительства театра успешно заканчивалась. Но когда мы с Евгенией Тропп приехали как эксперты «Ново-Сибирского транзита» уже в новое здание, нас встретила совершенно сумасшедшая женщина. Взгляд ее блуждал, руки тряслись, лицо было в пятнах, она топталась на месте и говорила: «Сейчас, сейчас пойдем. Я вас покормлю, до спектакля еще долго… сейчас…». Что-то странное с ней творилось, непонятное. После спектакля она призналась, что не знала, откроется ли занавес, включится ли компьютер, и вообще, не придется ли отменять спектакль. Оказывается, фирма «Мастер-свет», которой руководил Медный, поставила ей демонстрационную версию оборудования, и срок ее работы закончился накануне. Ну, кого она вызывала, и что специалисты сделали, я не понимаю, но все открылось, заработало, и спектакль случился.
Открытие нового здания Алтайского Молодежного театра в 2011 году.
Фото — архив ПТЖ.
Она в тот вечер впервые заговорила о том, что в театре много недоделок, что она уже не знает, в какие двери стучаться, что ее уже избегают. Не буду сейчас перечислять, сколько недоделок, сколько халтуры, сколько недопоставленного оборудования обнаруживалось в театре каждый день. Но тогда казалось, что все это поправимо. И мы ее успокаивали. Ведь театр — вот он, новый, красивый. С нарядным зрительным залом. Люстрами, ложами и паркетом. А недоделки — можно исправить.
Ведь помимо обновленного здания театр получил главное. Целый актерский курс, выпущенный Золотухиным, был готов к творчеству. Потому что ребята, собранные в Алтайском крае, уже учась, почувствовали вкус побед. И Татьяна Федоровна приставала ко всем уже с новым вопросом: ей нужен был молодой главный режиссер. И она, наконец, уговорила Дмитрия Егорова стать им. Художественным лидером он стал после первого своего спектакля — «Прекрасное далеко». Молодые артисты ходили за ним табуном, ждали его приездов, готовы были пойти за ним в огонь и в воду. «Митя скоро приедет…» — это у них было рефреном.
Тут нужно сделать отступление. Конечно, Козицына раздражала всех. Особенно чиновников. А чиновники в Алтайском крае — это особая порода людей. Они бдительно следят за искусством. Когда я предложила ей поехать с «Бумбарашем» на «Голоса истории» в Вологду, начальница культуры сказала ей: «Что это вы разъездились? Другие театры тоже должны ездить». Каково? И ведь Козицына даже денег на поездку не просила. Деньги у нее были. А «разъездились» они на Володинский фестиваль. Без разрешения, понимаете ли, поехали.
Навсегда запомнила, как во время «Сибирского транзита», который проходил в Барнауле, меня всю неделю отводили в сторонку и шептали, что губернатору не нравится «Войцек» Золотаря. (Я была председателем жюри, поэтому давили на меня.) Чтобы мы ни в коем случае не давали ему Гран-при. «Спектакль еще не показали, может, он вообще плохой, что вы так хлопочете?» — угрюмо отшучивалась я. Но шептали каждый день, и даже тогдашний начальник культуры приезжал ко мне, чтобы объяснить, что если мы дадим спектаклю Гран-при, ему (начальнику) придется искать другую работу. И что губернатор не выйдет на сцену вручать награду. Спектакль был прекрасный. И жюри единогласно дало ему Гран-при. И губернатор вышел и Гран-при вручил. И «Войцек» поехал на «Золотую Маску» и получил ее за лучший актерский дуэт. А Золотарь уехал из города вместе с «золотой маской» и долго был неприкаянным. Вот такие обученные люди работают в Барнауле. Поэтому и Дмитрий Егоров недолго продержался в Молодежном алтайском театре. И он был неудобным, непонятливым, а уж в паре с таким директором — тем более.
И все-таки непонятно, почему началось такое идиотское по нелепости и жестокое преследование директора, которой впору было бы бюст героя напротив театра поставить. Каковы истинные причины, и кто сказал «фас!».
Допустим, с ней решили расстаться, не продлять контракт ввиду ее якобы «усталости», накопившейся за эти годы. Так, по крайней мере, поначалу объясняли ее работодатели — краевое управление культуры. Расстаньтесь по-хорошему. Подарите цветы, повесьте какую-нибудь цацку на грудь, устройте вечер всеобщей благодарности и т. д. Нет! Надо было объявить об окончании контракта без передачи печати театра, документации, всех дел, без подписания обходного листа (запомните этот момент!), а потом уволить главного режиссера Дмитрия Егорова и начать планомерную травлю Козицыной. Первые полосы местных газет пестрели заголовками: «Козицына может стать главной обвиняемой в деле о хищении 14 миллионов», «Бывшего директора театра Козицыну обвиняют в том, что при ней были допущены… нарушены…». И так далее. Но нет. Никаких обвинений Козицыной предъявлено не было. Уголовное дело связано с той фирмой, которая поставляла в театр оборудование (оказалось, оно либо не поставлено, либо плохого качества, либо не того уровня). Это отдельная история, и мы не будем ее касаться. Именно это тревожило Козицыну. Именно устранения всех недоделок добивалась она от управления культуры как от заказчика, не предавая до поры до времени общественной огласке вопиющие факты всяческих нарушений. Пытаясь договориться по-человечески.
Козицыну начали преследовать сразу после смерти Золотухина, который все-таки был хоть какой-то защитой. Во-первых, она ни за что не подписывала акт приемки здания. Это раздражало, напрягало и грозило скандалом. Во-вторых, в крае стало известно о письме Путину, переданном Дмитрием Егоровым на встрече с президентом в Пскове. В этом письме впервые она озвучила то, о чем до поры до времени молчала, понимая всю опасность высказывания. Я спросила Татьяну Федоровну, могу ли я написать то, что она мне рассказала. Она разрешила. Дело в том, что вместе с Золотухиным они добились, чтобы им были выделены федеральные деньги в количестве 366 миллионов на здание бывшего ДК как на памятник федерального, а не местного значения. Они были выделены, когда здание театра уже было построено. На эти деньги, как рассчитывали они, будет оборудован новый театр. Золотухина, чтобы объявить об этом, найти не могли, он был за границей. Позвонили ей, поздравили, и она услышала эту цифру. Так вот. Деньги в край пришли. А до театра не дошли.
Не знаю, может быть, они ушли на какой-нибудь детский онкологический центр, или на что-то другое, более важное, чем театр. Но письмо Путину, написанное и переданное Дмитрием Егоровым в феврале на совещании Президентского совета по культуре во Пскове, пришло обратно в край. И его прочитали те, против кого оно было написано. И было сказано заветное слово: «Фас!»
И сразу в квартиру пришли с обыском, ну, типа, деньги, наркотики, оружие… Тут же изъяли телефон и ноутбук (причем, ворвались в квартиру в рамках другого уголовного дела, а это нарушение законности). И вот восемь месяцев идет следствие, которым занимается следственное управление УМВД России по расследованию организованной преступности (!).
«Из корыстных побуждений, разработав преступный план с целью реализации преступного умысла, направленного на хищение телефона и ноутбука (названы марки и общая сумма — 24 тысячи 846 руб. 65 коп. — Т. Т.)… Учитывая, что указанное преступление относится к категории тяжких, а также имеются достаточные основания полагать, что обвиняемая может скрыться, избрать меру пресечения — подписку о невыезде». Ну, что же — все-таки гуманно. А ведь «могли и бритвой по глазам» (извиняюсь, это идиоматическое выражение из уголовной лексики), то бишь в СИЗО посадить. Знаем такие случаи.
Обычные в таких делах угрожающие формулировки звучат в данной ситуации анекдотически. Но и оскорбительно, унижающе оскорбительно. На это и рассчитано. Ей сразу же, еще до того, как она впервые была допрошена, объявили, по какой статье она будет проходить и сколько получит.
Я задала ей вопрос в лоб: «Вы зачем телефон стибрили? Понятно, что абсурд, но все-таки интересно». Она объяснила, что дешевые телефоны и ноутбуки они покупали своим работникам. При уходе из театра и подписании обходного листа они их сдавали. Просто все ее вещи оказались в театральном помещении (на квартире у Золотухина), потому что ее квартиру залило. И когда она свои вещи вывозила обратно, уже весной, то получилось, что она все (от белья до верхней одежды) вывезла из театрального помещения. Но трусы и юбки в разделе театрального имущества не значились, а техника была пронумерована, и это немедленно распознали: «Осознавая опасный характер своих действий, преследуя корыстную цель, Козицына умышленно не появлялась в театре и не осуществила передачу дел». То есть много хитростей придумала, чтобы украсть этот кнопочный телефон. Мне кажется, тут мало что можно сказать.
Теперь — о театре. О том театре, процветание которого Козицына планировала все шестнадцать лет, что занималась его строительством. Молодая часть труппы, «золотухинский курс», разбежалась по разным театрам Сибири и России. Ушло шестнадцать человек. Сейчас уходят специалисты — инженеры, работники литчасти. Не знаю, сколько их ушло на данный момент, кажется, общая цифра подходит к тридцати…
Строить театр трудно. Надо лепить его, как птицы лепят гнездо, таская перышки, глину и склеивая слюной. А разорить легко — в одно мгновение. Пнул — и нет хрупкого гнездышка. Вот и пнули. Козицына, ожидающая постыдного суда, стала легендой сегодняшней театральной России. Когда весной ей вручали на «Ново-Сибирском транзите» премию «За честь и достоинство в профессии», зал аплодировал стоя. Однако, какую биографию они делают нашей Козицыной, — невольно вспоминаешь Ахматову.
Стыдно. Стыдно за Алтайский край, за театральное сообщество, которое не вступилось за такого человека. За себя стыдно, что так долго молчала. Не наше дело? «Мир слишком опасен, чтобы в нем жить, — и не по вине творящих зло, а из-за тех, кто стоит рядом и ничего не делает». Так считал Альберт Эйнштейн.