Назад Наверх

«Ревизор» в театре «Глобус»: шесть мнений о спектакле

«Ревизор». Николай Гоголь.
Новосибирский Молодежный театр «Глобус».
Режиссер Роман Самгин, художник Виктор Шилькрот

 

Журнал ОКОЛО впервые представляет театральную премьеру в таком формате: мы собрали шесть развернутых отзывов о «Ревизоре» Новосибирского Молодежного театра «Глобус» в постановке Романа Самгина. Премьера состоялась на большой сцене 22 марта 2016 года. Мнениями о спектакле делятся: Юлия Щеткова, Яна Глембоцкая, Екатерина Купцова, Валерия Лендова, Юрий Татаренко, Степан Звездин.

 

• Юлия Щеткова, театральный критик, журналист, редактор отдела «Культура» газеты «Новая Сибирь»

Романа Самгина пригласили в новосибирский «Глобус» как «короля комедии», и московский режиссер возложенную на него задачу выполнил и даже перевыполнил – поставил бессмертную комедию Н. В. Гоголя «Ревизор» как комедию кассовую. Причем не сатирическую комедию нравов, к чему привыкли отечественные подмостки, а построенную на гэгах комедию положений, где комизм слова заменен комизмом действия, – тычками, пинками, затрещинами, прыжками, ужимками, падениями, столкновениями, внезапными появлениями и исчезновениями и тэ дэ, и тэ пэ, вызывающими в зале приступы смеха. При определенном ракурсе в новом «Ревизоре» можно даже увидеть эксцентрическую комедию чаплинского типа, но крепко спаянную со скетчами беннихилловского толка, что тоже не менее очевидно. Если привести кинопараллель к определенной точке, то по своей жанровой природе «Ревизор» близок к фильму Стэнли Краймера «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир» с его общественно-социальной тематикой и фантастическим нарушением жизненных норм, постоянным балансированием между иронией и юмором, человеческим и ирреальным, каскадом нелепиц, путаниц, алогизмов и яркой картиной абсурдности мира чистогана.

Для театра данный жанровый гибрид – находка: вроде как играем такую комедию, за которую не стыдно, оплодотворяем чистую развлекательность мыслью. Это с одной стороны. С другой – увеличиваем целевую аудиторию, становимся равно привлекательными для самых широких зрительских масс. Ведь на «Ревизора» пойдет как публика, жаждущая зрелища с претензией на эстетство, оригинальность и философскую глубину (здесь театру стоит сказать отдельное «спасибо» умному оформлению спектакля – сценограф Виктор Шилькрот, художник по костюмам Ирэна Белоусова и художник по свету Евгений Виноградов сотворили «картинку», придающую спектаклю дополнительную степень обобщения, открывающую шлюзы во вневременное и сулящую ворох ассоциативных метафор), так и те граждане, которых приводят в восторг исключительно внешние комические эффекты. Бинго! Чего еще можно желать?

Лично я бы как зритель пожелала видеть в спектакле по гоголевскому «Ревизору» нечто большее. Вопрос, конечно, щекотливый, спорный. Режиссер – хозяин спектакля и вправе выдвигать свое видение, свое прочтение литературного произведения. И его сценической интерпретация вовсе не должна совпадать с моим представлением, равно как и с представлениями любого сидящего в зале или находящегося вообще за пределами театра человека, даже если он учитель литературы, министр культуры, священнослужитель или кровный родственник автора. Но в случае спектакля Романа Самгина меня терзают смутные сомнения – насколько оправданы манипуляции? От первых минут до самого финала, решенного красивейшей сценой бурлящего и замирающего пиршества, меня не покидало ощущение того, что комедия, работа с жанром и в жанре, для режиссера важнее текста. Бренд «Ревизор» оказывается значимее содержания. Самгин не только умеет смешить. Он обладает сатирическим даром, знает, как деликатно очистить авторский текст от пыли школьных хрестоматий и сценических интерпретаций, но в «Ревизоре», остро нуждающемся в такой реновации, сознательно уходит от своих навыков, не желает взаимодействовать с текстом, углубляться в него. Просто отрезает лишнее, не сообразное замыслу зрительской комедии. Имеющая место быть переделка сюжета (уж она-то и обеспечивает спектаклю оригинальность, хотя обедняет, в корне противоречит законам поэтики Гоголя) – появление любовницы Осиповой вместо слуги Осипа – оправдано единственно желанием режиссера раскрутить романтический историю и сделать востребованный публикой лирический финал. Вместо разоблачения и грядущего апокалипсиса – свадьба Хлестакова с Марьей Антоновной, на которой дружно гуляет уездный город. Все счастливы – на сцене и в зале. Но, честное слово, из придуманного Самгиным перевёртыша можно было высечь большее. И актерский ресурс, и сценографическое решение, и слово Гоголя позволяли.

 

• Яна Глембоцкая, театральный критик, ректор Новосибирского государственного театрального института

Роман Самгин подтвердил свое амплуа режиссера-сказочника по прозвищу Утешительный. Мне уже доводилось писать и про его спектакль «Скупой», где детская тема звучит и в музыке, и в мировосприятии, и про «Лес», с его детсадовским обаянием. Теперь дело дошло и до Гоголя, от которого в самгинской версии не осталось ни социального пафоса, ни политической оскомины. Разве что легкий намек на проблему «колеи», из которой Россия все никак не выберется, ибо бричка сломалась, а починить ее нет никакой возможности. Вместо птицы-тройки видим уютное спальное место в сломанной коляске, совсем как в песне Владимира Ланцберга: «Я сплю, сидя в бричке / И женщина гладит мне руку / Покойно, тем боле, / Что бричку забыли запрячь». Пострадавшее на уездных колдобинах и выбоинах транспортное средство – это цитата одновременно из двух культовых фильмов «Неоконченная пьеса для механического пианино» и «Формула любви». Любимые с детства картины объединяет феноменальное чувство юмора режиссеров, при том что «Пианино» по строю чувств тяготеет к элегии, а «Формула», несомненно, идиллична.

Самгин сделал из «Ревизора» беззаботную комедию, в итоге получился адаптированный «Ревизор», лайт версия, с пониженным содержанием горечи и разочарования. В афише «Глобуса» появилась комедия для всей семьи в сокращенном пересказе с роскошными иллюстрациями (сценография, костюмы и свет). Превращение Осипа в Осипову можно объяснить тем, что Хлестаков возмужал из бесполого инфантильного существа (к которому мы привыкли) превратился в прожженного ловеласа. Натяжка некоторая есть, конечно, но пусть так.

 

• Екатерина Купцова, магистрант института филологии, массовой информации и психологии НГПУ

«Мы аккуратно хотим привить Николаю Васильевичу немного общечеловеческих, общемировых эротических моментов», – пообещал в одном из предпремьерных интервью режиссер Роман Самгин. «Ревизор», поставленный в театре «Глобус», перемешал привычно расставляемые гоголевские акценты и обратил внимание зрителей прежде всего на любовную линию действа, явленную, в том числе, через взаимоотношения Хлестакова и героини Екатерины Аникиной, именуемой в программке его спутницей, а по ходу действия называющей себя Осиповой. Чем оправдан режиссерский ход превращения слуги Осипа в Осипову?

В затерявшемся во «временно-пространственной складке» (по словам режиссера) городке царит картонная провинциальность с её извечными пороками и бессмысленностью любого движения. Реплики персонажей поглощаются местной атмосферой то ли пустыни, то ли абсолютно не поддающегося определению места. В созданном сценографами затхлом небытии и безвременье (как тут не вспомнить о «городке, занесённом снегом по ручку двери»), возможно, именно Осипова и должна представлять сгусток концентрированной энергии, которая разрушает чары фантасмагории и дает дорогу человеческому, живому. Героиня Аникиной в удобные моменты пытается вытолкнуть Хлестакова из местечковой промозглости, являясь ему то бессловесным укором, а то активным советчиком. Вероятно, как раз на женское начало и была сделана режиссерская ставка в реализации сюжета социальной и метафизической беспросветности существования уездного городка. В контрасте с этим женским, живым по определению, началом бытование здешнего населения должно выглядеть ещё более плоским и ограниченным.

На фоне данной режиссерской задумки особую окраску приобретают ставшие хрестоматийными и невольно заученными почти наизусть гоголевские сцены изобличения взяточничества и казнокрадства. Всё это становится задником разыгрываемой – и становящейся в данном случае главной – темой любви, а точнее, того, что она способна сделать. А может быть, Осипова, по замыслу Самгина, станет наконец ещё и фактически единственным положительным персонажем «Ревизора»?

В силах ли героиня Аникиной изменить застывший ландшафт городка или вытащить из него местных обитателей, прежде всего, конечно, Хлестакова? Режиссер оставляет вопрос открытым: в финале Осипова взбирается по канату под потолок сцены, то ли уходя за подмогой, то ли устав от картонной бесприютности и оставляя её контингент на произвол местной судьбы и зрительской фантазии.

 

• Валерия Лендова, историк театра, председатель секции критиков Новосибирского отделения СТД РФ 

Во всех учебниках вам объяснят, как Гоголь боролся с водевилем. Но что такое его Хлестаков как не водевиль? На премьере пьесы Хлестакова играл знаменитый актер водевиля Дюр, Гоголь его не принял, спектакль разнес, а потом написал, что на 4-е представление нельзя было достать билетов (значит, не очень повредил Дюр?). Когда видишь Никиту Сарычева в роли Хлестакова, о гонимом жанре поначалу вспоминаешь: высок и строен, вертляв и прыгуч, руки-ноги вразлет – мигом отбивает авансцену у местного колченогого населения. Невольно прикидываешь, какой бы это был Бони в «Сильве» и как бы крутил любовь с красотками кабаре. Или, допустим, мило застенчивый Тони с разными принцессами цирка…

«Программу можно изменить и завтра как вчера любить…» Но, увы, нам! Нельзя программу изменить – должно соответствовать режиссерскому замыслу, где водевильность как бы и предусмотрена (превращение Осипа в Осипову, например), но ходу ей нет, ее стесняются и изгоняют…

С самого начала в знак серьезных намерений на сцене возводится устрашающая арматура снизу доверху. Смотрю словарь: «Арматура – совокупность приспособлений для крепления узлов и деталей при сооружении каркаса конструкции». Да, это она! И по ней персонажам легкой ногой не разгуляться – ноги хромают, оступаются, заплетаются и подволакиваются. А если кто с риском для жизни доберется до верха, тому, наверное, откроется вид как со сторожевых башен времен татаро-монгольского ига: грязная река внизу и грязное доисторическое небо. Мотив ига явно поддержан полудраными пестрыми кафтанами и татарскими шароварами, и впечатляющим жалобщиком – татарином (отличный, кстати, выход у Максима Гуралевича). Так что наученные горьким опытом, мы живо смекаем, что все это не зря – не зря здесь выпирает эта концепция, долженствующая сказать нам о вековой отсталости народа, о трудных судьбах родины в ее прошлом и настоящем. Так что в дорожной кибитке с колосников планирует к нам совсем другой Хлестаков – тот еще сукин сын, видать, столица-то умудряет! Какой там Тони, какой Бони – мрачноватый деловитый красавец сходу понимает в среду каких «непуганых махаонов» он попал, мгновенно всех обирает, пытается приватизировать женщин. Марью Антоновну спасают только русские ситцы.

Игра Сарычева по-своему логична, но логику спектакля не углубляет, – он оказывается плоским, однотонным. Сравним с недавним «Ревизором» в ГДТ п/р С. Афанасьева – при той же глобальности негатива найдена разность потенциалов, тот зазор, который создает поле для игры в живое и мертвое…

В «Глобусе» какой-либо зазор как поле для игры не найден. Арматура воздвигнута, а механизм не работает, эмоций не высекает. Если верить современникам, Аксаков как-то обмолвился, что никогда не относился к Гоголю как к живому человеку, но и никогда как к мертвому. Из какой дали, какой выси слетело это аксаковское слово, и как отозвалось в спектакле Романа Самгина! На сцене «Глобуса» мы видим лишь подстройку под концепцию всех и вся. Идет унификация всего живого на сцене – сплошь мертвяки. У всех одна кровь, одна тактика и практика. И трогательное единство «среды» и столицы в финале – вместо немой сцены зрителям явлен немой свадебный пир Ивана Александровича и Марьи Антоновны. Как говорится, совет да любовь. Кто бы удивился, только не мы.

Хотелось бы описать кого-то в роли, да некого.

 

• Юрий Татаренко, театральный журналист, литератор

По просьбе редакции представляю фрагменты отзыва о спектакле «Смысловые зеро «Ревизора». Начну, разумеется, с финального хэппи-энда самгинской постановки. Оно, конечно, Роман Савельевич – режиссер, но зачем же хрестоматийные ремарки выкидывать? Тем более, как говорится, ничего не предвещало… Эдак можно далеко зайти, если и впредь кульбиты, подобные свадьбе Хлестакова с Марьей Антоновной, никак не будут подготовлены логикой самого спектакля.

Поводов для актерской игры в пьесе Гоголя казалось бы, предостаточно. Увы, блистательно придуманы и сыграны в глобусовском «Ревизоре» лишь считанные эпизоды. Например, Лука Лукич Хлопов в сцене дачи взяток так деловито отказывается от предложения Хлестакова выпить, что становится ясно: нетрезвый смотритель училищ в нетрезвом виде страшен. Что мы и наблюдаем со смехом и ужасом: вот Хлопов отыскивает заначку с выпивкой, быстро усугубляет, а вот уже и «строит» парнишку шикарной отсебятиной: «Свободен! И чтоб в училища – ни ногой!». Точная игра Павла Харина.

Но в целом же все без исключения актеры как сели на «тончик», так и прошлись «петушком» два часа с половиной. В общем, скучал я весь спектакль – по доске с шахматными фигурами приклеенными, аки Иван Александрович к госпоже Фортуне. Не по чину беру, скажете? Ну, да тут все свои – не «Тангейзером» единым живы…

 

• Степан Звездин, театральный критик, журналист, преподаватель, главный редактор ОКОЛО

Мне кажется, что «Ревизор» в «Глобусе» – это результат художественного компромисса – на этот раз менее просчитанного и продуманного, чем в случае двух предыдущих работ режиссера Романа Самгина в этом театре («Лес» по Островскому и «Скупой» по Мольеру). Предлагаемые обстоятельства, кстати, те же – театру необходим спектакль по классике, по возможности устраивающий всю палитру зрительного зала. Главным образом, спектакль не должен оттолкнуть учителей и школьников, предпочитающих думать, что театр – это всего лишь иллюстрация классического текста, но при этом спектакль не должен быть скучным и для взрослой аудитории, как это часто случается с «традиционным» прочтением. И в «Лесе», и в «Скупом», – и вот теперь и в «Ревизоре» – эта цель достигнута. Получился достойный коммерческий проект, не решающий при этом никаких художественных задач. В случае с упомянутыми пьесами Островского и Мольера подобная прямолинейность хода при легкой дозе актерских открытий воспринималась более-менее адекватно, в случае с пьесой Гоголя – как очевидное недоразумение.

Есть ощущение, что в данном случае режиссеру было все равно, какую пьесу ставить. Перед нами в чистом виде ремесло. Конечно, последние минуты «Ревизора» Самгин, что называется «срежиссировал». Но финал свалился на зрителя подобно бричке Хлестакова, дважды за время спектакля эффектно «спрыгнувшей» с колосников: настоящий ревизор так и не приехал, а гоголевский пройдоха сыграл свадьбу с Марьей Антоновной, став своим в доску в мире Городничего. Но к такому – без иронии – интересному финалу нужно прийти, – в логике этого спектакля – через актера. Но сыграно по-настоящему немногое. Пара достойных и чистых с точки зрения профессии эпизодов у Ильи Панькова, Павла Харина, Ивана Басюры, Максима Гуралевича. Но в целом же актеры упиваются пустотой. В арсенале всех без исключения – одно сплошное кривлянье, игра голосом и построенье рожиц. Нелеп в роли Хлестакова Никита Сарычев, в бесспорном драматическом таланте которого вдруг не хватает юмора и легкости. С невероятным треском проваливает его герой сцену вранья – Сарычев в последнем исступлении и, кажется, в сильном зажиме бегает по авансцене, кричит на надрыве гоголевский текст, машет руками и сам не ведает, что творит, – ни блеска, ни фантазии, ни смысла – и не смешно. Не уступает ему в этом смысле и новоявленная слуга женского пола – Осипова, скучно сыгранная Екатериной Аникиной. Некая оппозиция рационального и разухабистого, намеченная в этом дуэте, реализовалась лишь схематично, на уровне обозначения. Финальное карабканье Осиповой по канату выглядит как чужеродный спектаклю условный ход, погружающий зрителя не столько в раздумья по поводу происходящего жеста, сколько подталкивающий на финальный аплодисмент со свистом – мол, выше давай, выше!

В вечной и, кстати, часто ложной дилемме между заработком и искусством «Глобус» на этот раз остановился на первом. Правда, пьеса для этой цели выбрана не иначе как по чертовскому наущению. Что, впрочем, очень похоже на Гоголя.

 

В материале использованы фотографии Виктора Дмитриева