«Ревизор». Н.В. Гоголь.
Новосибирский городской драматический театр п/р С. Афанасьева.
Режиссер Сергей Афанасьев, художник Владимир Фатеев
Спектакль этот шершавый и молодой, лишенный привычной лирики, «облитый горечью и злостью» — совсем в духе злого и ироничного времени. Но при окончательности приговора в нем есть какая-то бодрость — ни тоски, ни уныния… Неровный спектакль. Но лучше многих приглаженных и стильных. Потому что содержательно. Потому что, как говорил Блок, «питательно».
На наших глазах возводится «душевный город», в котором «безумствуют наши страсти», о чём в своё время и просил Гоголь господ артистов и против чего бурно протестовали его современники, не желая уступать «реализм» какому-то подозрительному «символизму». Как будто одно с другим не сочетается!.. Да и потом — с кем спорили-то, современники?!!
У Афанасьева быт никогда не равен себе, его пересоздаёт игра, направляя наше внимание в сторону нужных обобщений. И совсем не в сторону взятки — в сторону той почвы, на которой всходит взятка. Огромное пространство бескрайней страны заселено мертвыми душами: растопырив руки, идут они на нас из глубины сцены… Прямо скажем, слишком лобовой ход, однако он вскоре сменится изобретательной игрой мертвых с живыми и полуживыми.
При известии о приезде ревизора, упыри быстро преображаются (срывая с себя нашлёпки и накладки) в благонравных чиновников, но подлинная природа нет-нет да возьмёт своё. Разве может живой человек скатиться с крутой лестницы как ни в чём не бывало? А палец у живого можно обломить как сухой сучок? А реагировать на «чёрную куклу» в человеческий рост как на живой объект? (Проделки Осипа — играет Захар Штанько — быстро смекнувшего куда ветер дует). Даже Городничий, вспоров паршивый муляж до трухи и сбросив на пол, нет-нет да и скосит глаза: кто его знает, а вдруг?.. Венок панночки (или русалки?) на голове красавицы — дворовой девки. Авдотья (Вера Бугрова) скользит — плывет по полу с нездешним видом — хозяева явно её боятся. И вот уже — улетает в окно (с помощью всё того же Осипа) — погостила и хватит?
Многие персонажи помечены подобными странностями, актеры с удовольствием подхватывают «предПОлагаемые обстоятельства», как называл их Пушкин. Сам же Пушкин спокойно шествует рядом с Гоголем сквозь сумятицу спектакля — а что? имеет право, сюжет-то некоторым образом общий.
В спектакле задействована вся труппа театра. А некоторые актеры, как, например, Николай Дзюбинский, играют двух персонажей. Един в двух лицах и Павел Поляков. Он трактирный слуга, наглый и вороватый, и слуга Городничего — эксцентричный Мишка с его уморительной пластикой, походочкой (нормальный человек так и двух шагов не пройдёт)…
Но даже на фоне крепкого актерского ансамбля Андрей Яковлев — Городничий — это нечто! С ним никто не сравнится, с особым шармом его игры. Глаз — блестит, жест — пронзает. Рубашечка навыпуск, жилеточка нараспашку — дресс-код навыворот. Стремителен, динамичен — да! Всё-то он знает про свой Город, но уверен: со всеми справится, всё разрулит. Кто сказал, что им движет страх? Скорее, предвкушение Большой игры. Возможность развернуть вокруг себя целый театр и стать его первым актером. Чтобы начальство знало: живет в таком-то городе Городничий — Сквозник-Дмухановский. Можно ему и дальше Городничим называться? И умилившись, начальство громко скажет: «Пусть называется!» Вот.
Конечно, самый счастливый день в жизни Хлестакова, — это и самый удачный день в жизни Городничего. Приезд очередного ревизора (были и другие, будут и ещё) — повод устроить праздник, да что праздник! — целый фестиваль развернуть. Явить верноподданнические чувства, патриотический хор явить «нарочно для такого приятного гостя». Как он этот хор строит, как им дирижирует! Такой же взрыв энтузиазма переживает в сфере интимных чувств (когда ясно — впереди повышение, чины и звания) — устраивает обезьяний секс где-то под потолком…
В афанасьевском «Ревизоре» впервые вдруг замечаешь парность главных героев. Городничий каждым жестом работает на перспективу, Хлестаков распылен и размазан. Казалось бы, какие разные! А на деле?.. Замечательно придумано путешествие «той самой» бриллиантовой ручки из кармана одного в карман другого — даже не взятка, жест взаимопонимания под музыку сфер. Тождество идеалов, так сказать, фантазий и грёз, которые, собственно, и выдают «внутреннего человека». Так что Хлестакова уже не представишь без Городничего и Городничего без Хлестакова.
Алексей Казаков в роли Хлестакова тоже очень хорош. Недавний выпускник Новосибирского театрального института передал своему герою юный возраст, детскую гибкость маленького зверька, детскую вертлявость и балованность — одно удовольствие смотреть, как он падает сверху на руки («на ручки») Осипу — как будто с них и не сходил. Он не удостаивает взрослеть — он просто подсмотрел, как взрослые люди в тех или иных случаях поступают, — он так и ведёт себя, не считаясь с тем, что обстоятельства вообще-то могут меняться.
Ему всё равно перед кем падать на колени — перед маменькой или дочкой — просто нельзя упускать момент! Ему вообще-то Городничий (вон какой затейник!) интересней, чем женщины с их намёками и претензиями. Но хочется всё же показать провинциальным гусыням, что он-то столичная штучка: навстречу патриотическому вокалу дочки Городничего про родные березки, осинки вдруг от души выдает модный западный шлягер — зал в восторге. А вообще он «человек без свойств» (как потом напишут): ни во что не встревать, никого не раздражать, со всеми ладить, жить как трава, при этом «срывая цветы удовольствия»…
А срывать цветы удовольствия и срывать «цветы власти» не одно и то же? Не та же ли одержимость собственным «Я» и тут и там? Режиссер устанавливает тесную связь двух распространенных типов нашего сознания, даже не предполагающих возможность отношения к жизни как к общему делу, или, например, как к труду во имя общей пользы (сейчас скажешь такое — засмеют). Ладно. Но тогда зачем удивляться холостому ходу жизни. И тому, что общий забор по-прежнему весь в дырах, уже без малого двести лет…
В густом вареве этого спектакля есть ингредиенты, без которых можно бы обойтись. Без шмыгающего «тюзовского» чёртика, без «женщины в белом» («Ревизорро»), без второго появления хора, без второй сцены с купцами… Есть и хрестоматийные решения, набившие оскомину: привычны контуры женских образов, традиционна сцена чтения письма в финале… Но это мелочи, по сравнению с тем, что сказано в «текущих формах времени». И на кокетливый вопрос одной из исследовательниц Гоголя: «Что ещё скрыто в «Ревизоре»?» хочется с чистой совестью воскликнуть: «Много! Ой, много чего скрыто, раз возможен такой спектакль, как в нашем Городском драматическом».