Олег Жуковский: Жизнь, в которой летают бабочки
Пока материал готовился к печати, стало известно, что Олег Жуковский вынужден выехать из своего саРая искусств. Администрация Центрального парка города Новосибирска требует с авторского театра арендную плату, сопоставимую со ставкой коммерческого кафе. Так что, возможно, скоро театр «La Pushkin» останется лишь легендой Новосибирска.
В каждом городе должны быть свои легенды. У Новосибирска их немного – наш город еще совсем молодой. Он взрослеет на наших глазах, и его легенды формируются рядом с нами. Если в Томске или Омске историкам приходится подолгу рыться в архивах, чтобы узнать исторические факты, у нас чаще всего достаточно расспросить очевидцев. Благо, они еще живы. Истории о том, как на разных берегах Оби было разное время и город жил в двух часовых поясах, прекрасно помнят наши родители. О том, как в первые салюты в честь Победы офицеры выстраивались на крыше Оперного и гостиницы Центральной и стреляли из ракетниц, а пустые гильзы падали вниз, и ребятишки ловили их, бережно храня годами, не найдешь ни в одном архиве. Это – живые воспоминания, которые станут легендой со временем…
История о том, как однажды невысокий человек в длинном кожаном пальто и смешной кепочке приехал в город и создал в Центральном парке Живой театр – тоже готовая легенда.
Четверть века прошло с того дня, когда студент медицинского института Олег Жуковский решил изменить жизнь и уехал в Москву. Он был учеником и артистом у Андрея Могучего, состоял в труппе «Формального театра», входил в состав театра DEREVO, десятки лет гастролировал по всей Европе, создал свой авторский театр «La Pushkin», преподавал актерское мастерство в европейских вузах и театрах… А потом вернулся в Новосибирск. И в заброшенном неотапливаемом павильоне Центрального парка начал один, из ничего, создавать свой собственный художественный мир.
Четыре года назад, когда Олег стремительно шел по улице Ленина, на него оглядывались и недоумевали – уж слишком эпатажен и ярок казался он в привычном сером сумраке осени.
Прошло четыре года, «La Pushkin» уютно прижился в Сарае Искусства. В него с радостью приходят дети и иностранные туристы, театральные критики и парочки, гуляющие по Центральному парку, приезжают эксперты фестиваля «Золотая маска». Под его патронажем в Новосибирске прошел фестиваль уличных театров «Шляпа».
В этом году, когда листва опала на газоны и пришла пора ее убирать, весь театр вышел на уборку газонов. Весь – это Олег Жуковский, в смешном коротком пальто, нелепой шапочке и его гениальный партнер по сцене и жизни – несравненная Аврора…
– Кто это? – удивлялись случайные прохожие.
– Наш клоун, – гордо отвечал дворник Центрального парка.
Это – уже признание.
Необычное, шокирующее, выходящее за привычные рамки? Но у Жуковского все так – непривычно, шокирующее, эпатажно. И обязательно – вне рамок. Потому что рамки – это банальность и покой. То, чего Жуковский не приемлет. Для него движение вперед – это всегда выход за рамки привычного и обыденного. Мощный рывок, переходящий в полет. И не беда, если полет этот стороннему наблюдателю кажется хаотичным и разнонаправленным.
– Сама траектория движения всегда очень сложная, – старается объяснить Олег, – и есть огромное множество векторных событий, которые тебя направляют в нужную точку. В моей жизни было таких пять-шесть событий, которые многое изменили, дали направление.
Первая точка отсчета – мединститут.
– Жил я тогда в Кировском районе на Затулинке, – улыбается Жуковский, – увлекался генетикой, бабушка моя всю жизнь проработала в медицине, у меня было много знакомых врачей. И я решил поступать в медицинский институт. В первый год я не добрал бала, не поступил. И тогда просто сел и выучил химию и биологию за весь первый курс. Потом я, не открывая учебника, мог отвечать на любой вопрос. Вот просто сел, все выучил, и в 1984 году поступил. И это был первый урок концентрации, когда я сам строил систему.
Там в медицинском институте, началось увлечение актерством и первые гастроли, когда команда КВН, капитаном которой был Олег Жуковский, выступала перед студентами и ездила на гастроли в Тюмень…
Потом была служба в армии. Всего однажды в истории медицинского института его студентов призвали в армию. Была принята поправка к закону, которая была впоследствии отменена. Но неумолимый вектор движения Жуковского проходил именно по этой точке. И на два года жизнь Олега резко стала строго регламентированной и ограниченной. Может быть, для того, чтобы очутившись в жестких рамках устава, он почувствовал, что такое свобода, как она связана с его жизнью и навсегда отверг всевозможные рамки. Не потому что не может в них существовать, свои два года в солдатах честно отслужил, а потому что не хочет.
Однажды во время очередного марш-броска он замер на пригорке, лег на траву, снял противогаз, отложил автомат и пятнадцать минут наблюдал, как играют над невысокой травой бабочки… Это были те пятнадцать минут полной свободы, без которых не выжить. Там, в армии Олег начал писать. И это тоже был полет бабочек, позволяющий хотя бы внутренне вырваться за пределы строгих рамок. Времени не хватало, нагрузок с солдата никто не снимал. Но время концентрировалось, сжималось, давая толчок для полета…
Об актерстве тогда не думалось. Просто, вернувшись в родной город, Олег понял, что он изменился. То, что прежде казалось важным и интересным, стало ненужным. Все больше времени стал занимать студенческий театр. Олег ставил спектакли, писал пьесы. И это была жизнь, в которой летали бабочки…
Он отучился еще год, а потом бросил институт и уехал в Москву поступать в литературный институт имени Горького.
– Я приехал в Москву, но прием в Литинститут уже был закончен, – со смешком вспоминает Олег, – и я пошел к друзьям – врачам. А куда же я мог еще пойти? Помню, где-то на Крымском валу клиника. Мы сидели в ординаторской, пили медицинский спирт, говорили о жизни… И вдруг прозвучала фраза: «Слушай, ты же для театра писать собрался. А у нас в соседней палате такой прикольный мужик лежит, режиссер. Он курс в этом году набирает. Тебе точно к нему надо!» И я к нему пошел. Это был Сергей Милконян, ассистент Параджанова, такой очень вахтанговский человек, приверженец итальянской комедии дель арте. И я к нему пришел, он меня взял, и это была огромная удача.
Я бы никогда не нашел себя, я бы тыкался по всяким «Щукам» и «Щепкам», а тут вдруг сразу оказался на своем месте. Эта учеба мне страшно нравилась, и я понял – вот оно, мое!
Но через год Милконян со своим театром уехал в Лос-Анджелес, а я понимал, что я хочу учиться здесь еще у многих. И я остался в России.
И начались долгие годы учебы.
Представления «Каравана мира» Полунина, клоун Андрюша, Андрей Могучий… Все они были учителями Жуковского. Олег вообще уверен, что каждый учитель с нетерпением ждет учеников. При условии, что ученики готовы по-настоящему пахать, постигая мастерство. И, хотя учеба – всегда каторжный труд, если это настоящая учеба, но о каждом, кто делился своими знаниями, Жуковский говорит с огромной благодарностью. И неважно, что хореограф в Италии мог дать пинка или стукнуть за сутулость, и неважно, что работать приходилось сутками… Впрочем, Италия была позже. А пока юный артист разрывался между мастер-классами клоуна Андрюши и работой в питерском «формальном театре» Андрея Могучего, изучал психофизические техники открытия сознания и мировую культуру, старался понять, кто он такой и что он делает на сцене.
– Могучий – это человек, который сломал стену между мной и искусством, – горячится Олег Жуковский. – Подвел к стене и дал в руки кувалду. Это опасно, потому что никогда не знаешь, где ты окажешься после того, как сломаешь эту стену. Но иначе нельзя. Стену нужно ломать, чтобы найти себя… Благодаря проектам Андрея Могучего у меня это получилось.
– Я играл главные роли у Могучего, играл Орландо в Orlando Furioso, потом появилась «Школа для дураков». Самое время делать карьеру, но… После перерыва в город вернулся театр DEREVO, и я попал на спектакль…
Это было как взрыв, как первая влюбленность, вектор вновь изменился. После первого увиденного им спектакля «Дерева», Олег полночи бродил по городу, вглядываясь в разбивающиеся об асфальт капли питерского дождя, наблюдая за движением своих шнурков в лужах… Реальность приблизилась и стала осязаемой, мир стал ярче и открыл свои глубины…
В ту ночь Жуковский решил, что он обязательно будет работать в DEREVO. Через год его пригласили к сотрудничеству, он уехал в Дрезден. И началась совершенно новая жизнь по новым правилам.
Театр DEREVO – это танец, пантомима, клоунада. Универсальный язык, понятный любому зрителю на земном шаре. И театр гастролировал по всему миру, поражая и потрясая зрителей. Артисты театра были постоянными участниками европейских фестивалей. В середине 90-х на фестивале моноспектаклей Жуковский впервые представил спектакль «SONDER SCHULE». И к нему впервые пришли продюсеры с предложением сольных выступлений.
– Я не умею специально работать с менеджерами, – разводит руками Жуковский. – Ты делаешь спектакль, кому-то сносит голову и он говорит: «Я за это берусь». И все срастается.
После успеха «SONDER SCHULE» он создал театр «La Pushkin» в Дрездене. Продолжал играть в DEREVO, а в новом помещении открыл собственный театр, где был единственным артистом, режиссером, драматургом… Первым спектаклем стали «Песни западных славян», которые претерпели огромное количество метаморфоз, и превратились в «Орфея», затем в «Кабаре Орфей», а сегодня живы под именем «Колобок-рок».
Параллельно шли гастроли по миру.
– Конкуренция в Европе жуткая, – соглашается Олег Жуковский, – там есть система, когда представляются площадки и каждому даются две минуты, чтобы показать акцию, убедить зрителей прийти именно к тебе. И мы просто всех рвали!
Театр DEREVO давал более ста представлений в год. Германия и Англия Чехия и Франция, Мексика и США, Бразилия, Венесуэла, Макао, Гонконг… Потом наступил кризис, фестивалей стало меньше. А Жуковскому опять захотелось странного. И случилось знакомство с Аттилой Виднянским – одни из интереснейших венгерских режиссеров, директором двух театров и одного театрального института. Человеком, выходящим за все возможные рамки. И на три года Будапешт стал для Жуковского почти родным домом. Это были очень плодотворные и насыщенные годы. Олег репетировал, преподавал, ставил спектакли, учил студентов. Ставил представления на сотню исполнителей, работал в разных жанрах, учил и учился.
– Виднянский – человек безумно артистичный, увлеченный, – рассказывает Жуковский, – мы три года работали очень плотно. Я ставил хореографию, писал пьесы, играл. И он меня очень многому научил. Этот человек очень глубоко, искренне принадлежит своему народу, своей стране, и частенько недоумевал: «Ты же нормальный человек, почему ты живешь в Германии, почему ты, артист, творишь вне своего народа?»
В молодости мне нравилось быть космополитом, я иногда месяцами не говорил на русском, думал либо по-немецки, либо по-английски, в зависимости от страны проживания. Но в какой-то момент мне стало не безразлично с кем и о чем ты говоришь, появились 3 пьесы на русском языке, очень хотелось их донести, но переводить не имело смысла, здесь очень русская тема и оказавшись вдруг в Новосибирске… задержался.
– Есть такое потрясающее ощущение, когда ты попадешь точно в ту точку, где ты нужен. Помню, я в Сербии ставил спектакль о первой битве за независимость. Огромное представление на горе, где две тысячи сербов вышли на битву с шестью тысячами турок. Они знали, что погибнут, но вышли… И вот когда я играл предводителя этих сербов, упал на траву, и вдруг сквозь грохот музыки, услышал вой женщин, которые спустя века оплакивали своих погибших. И это был очень значимый толчок.
Второй случился на одном из деревенских фестивалей в Германии. Там есть такая система фестивалей, когда театры просто дают представления подряд – едут по деревням и показывают. Никаких сцен, все на природе. Это потрясающее ощущение, когда ты танцуешь в цветах, а рядом пасутся лошади. Потом зрители приглашают тебя за стол. Ты вместе с ними сидишь, что-то ешь, а по дворам бегут ребятишки: «Ой, там такое…» И к концу обеда к тебе приходят и застенчиво спрашивают: «Слушай, а можно еще раз, а то соседи не видели…» И я обычно играл по два представления. Это было удивительное чувство, что ты здесь нужен, одно из самых неизгладимых впечатлений.
И я задумался – а вот чем дети в Барабинске или Искитиме отличаются от этих немецких или английских детей? Они ведь не хуже, они не менее любопытны, не глупее. Им тоже нужен театр и эта палитра впечатлений. Просто к ним никто не приезжает… И вот уже много лет мне хочется создать у нас такой фестиваль.
А потом пришло время возвращаться…
Это произошло не сразу. Не так, что однажды утром Жуковский проснулся и понял, что его ждет родной город. Все опять получилось довольно спонтанно и многовекторно. За годы активной работы скопилось достаточно много текстов, требующих воплощения и языкового вовлечения зрителей – уже был написан «Колобок-рок», «Люби меня», «Гагарин», уже почти наполовину был готов сценарий спектакля «Станиславский». Уже была сформирована программа тренинга «Танец тела». К тому же в Новосибирске жила мама Олега, и одной ей жить уже было трудно, а уезжать из родного города она не хотела. Словом, пришло время возвращаться, и оказалось, что Жуковский к этому готов.
– Однажды приходит время что-то менять, – рассуждает Олег, – нет в системе вдохов неритмичных. В Европе есть определенные правила ведения бизнеса, в том числе театрального. У нас лежит дома контракт, подписанный на работу в Лондоне в январе-феврале 2019 года. И с одной стороны это удобно, но с другой – это тоже рамки и рутина. Я не мог там вести свой курс «Танец тела», потому что на него нет сертификата. А выдать сертификат никто не может, потому что это мой авторский курс и специалистов по нему, кроме меня, пока нет. Получается, ты сначала изо всех сил вырываешься из рамок, переходишь на новую ступень, а потом снова эти рамки строишь…
В 47 лет я вернулся на Затулинку, откуда и начинал когда-то, тридцать лет назад. И получилось, что начинать пришлось все заново. Но когда я уезжал из Новосибирска, у меня было интуитивное понимание, что я выучусь и вернусь. Я обошел все театры, с кем-то поработал, даже поставил хореографию в нескольких спектаклях – в «Трех Иванах» и «Довлатове» в «Красном факеле», «Снегурочке» в «Старом доме», и понял – здесь для меня – чистое поле. Здесь принят один театральный язык, не хватает многоформия. И я тут один. То есть да, я искал свою тропинку. Но я-то думал, что моя тропинка будет проходить вблизи больших дорог. Где уже есть мотели, построены закусочные и туалеты. А оказался в чистом поле, где снег пока не тронут.
А потом понеслось – какой-то первый ком на тебя упал, ты поднял шишку, нарисовал первый рисунок, создал первый спектакль, на него пришли люди… Я находил людей-непрофессионалов, которые загорались моими идеями. Любитель тем прекрасен, что у него нет других ориентиров. Сложность работы с любителем в том, что он вспыхивает, увлекается тобой, фантазирует, а потом ему надоедает. Любитель нестабилен и импульсивен. Но за то время, пока он увлечен, ты что-то делаешь, и приходят новые люди – и уже не только любители…И я начал строить – криво, ошибаясь, делать какие-то ходы, непонятные никому. Никто не представлял, что можно взять и построить себе театр, не ожидая помощи. Меня этот момент захватил – было очень интересно и очень странно.
Теперь в Центральном парке Новосибирска есть свой театр – «La Pushkin». Правда, пока это больше Сарай Искусств, а не театр. Школьники, которые приходят на «Петю и волка», всегда удивляются: «А где лимонад и номерки?» Они привыкли, что театр – это бархат, гардероб и буфет. И у них происходит разрыв шаблона. И это хорошо, потому что разрушение шаблонов, стереотипов – это путь к новому.
За четыре года «La Pushkin» воспитал своих зрителей, которые радостно приходят, сами вешают пальто на вешало, сами сбрасывают деньги в трехлитровую банку с надписью «На чай» и наливают себе кипяток из старенького термоса в немножко щербатые кружки. И усаживаются на крепко сколоченные ступеньки. Здесь нет привычных кресел, только вот эти надежные деревянные скамейки. И на них рядом смотрят спектакли Жуковского школьники и министр культуры города, случайные прохожие из парка и эксперты «Золотой маски», китайские туристы и ведущие режиссеры знаменитых театров. Непривычные, удивительные спектакли, в которых фантастически сочетаются абсолютная актерская свобода и потрясающая отточенность движений. Спектакли, где актеры играют на непривычном пока нам, зрителям, сценическом языке. Но играют так, что понятно все, каждый вздох. Это удивительное умение – так работать телом, чтобы была видна душа. Разрушаются не только актерские стереотипы, но и зрительские. И ты выходишь из театра с ощущением полной, всеобъемлющей свободы, обновленным.
– Люди столько сил вкладывают в создание шаблона, а потом удивляются, что он мешает жить, что они не могут от него избавиться. Боятся быть собой, быть смешными. Я не понимаю природу этого страха. Ведь нет ничего более естественного и правильного, чем быть собой. И я старюсь это доказать, показать. Да, на меня показывают пальцем, но я же артист! И я в этом – как рыба в воде.
– Издавна на Руси была потребность в скоморохах. Скоморошество – это не просто развлечение и шутовство. Эти люди обладали огромными знаниями, умели делиться энергией, направлять энергетические потоки. Я не боюсь выглядеть нелепо, я собираю внимание. Когда ты собираешь зрительскую энергию, ты словно выходишь в другой энергетический мир и уводишь туда с собой зрителей. Да, я шут этого города. Но в каждом городе должен быть шут, иначе этот город – больной.
– Так случается в жизни, у меня так уже было – ты попадешь в какую-то точку и понимаешь – ты здесь нужен. Вот и я здесь и сейчас понимаю, что это мой город, я за него отвечаю. И я стараюсь сделать для него как можно больше.
– Вот, например, фестиваль уличных артистов «Шляпа». Это тоже дань этому городу и его жителям. Ведь не все ходят в театры. И не у всех артистов есть возможность играть в залах. И мне не все нравится. Я вижу, как много вреда приносит дурной вкус, когда искусство скатывается во вторичность. Но я всегда бросаю деньги всем уличным музыкантам, это как поливать цветы – чтобы вырос сад, цветов должно быть много.
– Три дня шел фестиваль «Шляпа». На третий день стало холодно, начался дождь, народу мало. Но в ту самую шляпу мы набрали столько же, столько в первые два дня. И это показывает, что перспективы у фестиваля есть. Он нужен городу и его жителям. Это мой любимый проект, я вкладываю в него очень много и времени и своих личных средств. Да, сейчас пока бывает и аляповато, и не всегда хорошо. Но это работа на много лет вперед. Я сделал уличный фестиваль артистов, а значит, нас, шутов, скоморохов в этом городе прибавится!
– А дальше? Я не знаю, как оно сложится. Может быть, я вернулся в Новосибирск навсегда. А может быть, завтра опять что-то изменится, и я окажусь в другом месте, в другой стране… Но пока, сейчас – мы нужны друг другу.
В материале использованы фотографии из личного архива Олега Жуковского